Женский голос:
П о л е н ь к а. Неужто репетиция уже кончилась? Они теперь и по ночам репетируют. Ага, вон и тетя Глаша идет с нашим председателем. Тетя Фаина, давайте схоронимся, а то она меня заругает.
Прячутся за угол конюшни. Входят Г л а ш а и М е ф о д ь е в.
М е ф о д ь е в. До свидания, Глаша… Нет, я хотел сказать… Вот это надо передать в утренних известиях… (Уходит.)
Г л а ш а. Весна-то какая! Неужто последняя? Господи! Дай хоть годик еще пожить! (Уходит в дом.)
Ф а и н а. Что с вашей Глафирой?
П о л е н ь к а. Голова у нее часто болит, уж так болит, что жить ей неохота. Два года по больницам лежала. Сказывают: кровь у нее какая-то белая. Такая она у нас хорошая, а парни с ней не гуляют, говорят, порченая. Да она самая лучшая в Сухом Логу. Ее все у нас «Глаша-огонёк» прозывают…
К крыльцу подходят Л и д и я и П а ш к а Х а з о в с транзистором. Хазов обнимает, целует Лидию, она вырывается, убегает в дом.
Ф а и н а. Кто это?
П о л е н ь к а. Тетя Лида. А целовал — Пашка Х а з о в. Тракторист. Отчаянный!
Ф а и н а. А ваша Лида совсем на деревенскую не похожа.
П о л е н ь к а. Так она ж в городе, у профессора какого-то.
Ф а и н а. В прислугах?
П о л е н ь к а. Не-ет, так просто. Он, когда ее брал, сказывал: «Ты работать не будешь, только догола должна раздеваться, а я на тебя смотреть буду».
Ф а и н а. Может, она у художника? Натурщицей?
П о л е н ь к а. Не-е, он какие-то штуковины вылепляет.
Ф а и н а. Чудачка! Я и говорю — натурщица, у скульптора.
Доносятся частушки.
П о л е н ь к а. А это — патриоты.
Ф а и н а. Какие патриоты?
П о л е н ь к а. А комсомольцы ж… Из города, Мефодьев их завлек, председатель наш. Радиолу с собой привезли, магнитофон. А пластинок сколько! Одна мне лучше всех нравится. «Джамайка! Джамайка!..» У бабуси на хлебах стоят. Пять человек. А самый главный у них — С л и н к о в.
Пауза.
Ф а и н а. Дышу — не надышусь, слушаю — не наслушаюсь. Кажется, целая жизнь прошла, а ничего тут для меня не изменилось.
Слышен голос деда Акима: «Тпру, тпру, не подмасливайся, не вытанцовывай, все одно овса не дам. И целоваться не лезь. Ишь, гриву в колтун свалял, антихрист, с гусями тебе лететь». Из конюшни выходит д е д А к и м.
П о л е н ь к а. Опять дедушка Аким! Никакой же лошади там уж сколь времени нет, а он знай в пустую конюшню ходит. Дедунь, дедунь, пойдем… Спать…
Д е д А к и м. Я уж и сбрую Буланому уготовил, с гусями ему лететь. Сеять ноне начнем. Мы с Яблоневого взлобка почин исделаем, там, поди, уж выветрило. Кабы вот только нонесь гроза наземь не опрокинулась.
Ф а и н а. Дедушка, постойте.
П о л е н ь к а. Дедунь, погоди, спросить тебя хотят.
Ф а и н а. Вы последнюю войну хорошо помните?
Д е д А к и м. Как не помнить! Я тогда ишшо много моложе был.
Ф а и н а. Где тут партизаны с немцами бои вели?
Д е д А к и м. А — скрозь. За каждый бугор, мотри, люто дрались. А как же. Старшенького моего, Гарасима, у мельницы пуля настигла, а средненький, Елизар, царство ему небесное, по оплошке к неприятелю в плен попал, лютую смерть принял.
Ф а и н а. А кроме братских могил, наших убитых где хоронили?
Д е д А к и м. Того не скажу… Не помню… Я о ту пору уж старый был…
Ф а и н а. Извините, дедушка. Спокойной ночи.
Поленька и дед Аким уходят в дом. Фаина уходит. Слышны шутливые возгласы: «Чао, синьорины! До видзення, пани! Адью, маркизы! О ревуар! Спокойной ночи, девчата!»
Входят С л и н к о в, Ф и л и п п, В и к т о р, Х а з о в, Л а р и с а, М а ш а.
Л а р и с а (с интересом). Ну, ну, Боря, дальше, дальше-то что?
С л и н к о в. Завтра Мефодьев официально пригласит всех нас вступить в колхоз. А дальше — слово за нами. Вот и все. Условия здешней жизни и работы вам известны. Теперь решайте.
В и к т о р. В колхоз: на всю жизнь! (Маше.) А, Маш? Страшновато.
Х а з о в (горячо). Да если вы у нас, ребята, останетесь, вот слово даю… я… мы… Уж если сам Мефодьев сказал… Все село вам почтенье даст, просите чего хотите.