М а т р е н а. Нужен он, клуб-то, Настя, молодежи нужен.
Н а с т а с ь я. Да разве я… А вдруг как недород опять? Тут бы копейку-то и приберечь, а он городским комсомольцам какие-то эти… как уж их? Коттеджи какие-то начал строить.
М а т р е н а. Да пусть живут не так, как мы живем. Веселее от этих новых домов и от городских ребят всем нам будет, мечтательнее.
Н а с т а с ь я. Нам от одного весело — когда в избе сытный дух стоит.
М а т р е н а. Не согласная я с тобой, Настя. Побольше бы к нам в Сухой Лог таких, как патриоты.
Н а с т а с ь я. Да они уже драпать хотят. Ихняя Машка Парамонова ноне совсем лыжи навострила. Все утро артель нашу кляла да ревмя ревела: забери, мол, меня, маманя, с этой каторги.
М а т р е н а. Так прямочки и сказала?
Н а с т а с ь я. Ну!
М а т р е н а. И пусть катится, коль плохо с нами!
Н а с т а с ь я. Об чем и речь.
Слышен голос Поленьки: «Бабуся! Бабуся!»
П о л е н ь к а (вбегает). Бабуся! Телеграмма! Из Ленинграда! Мефодьев велел передать.
Н а с т а с ь я. Чего там? От кого?
П о л е н ь к а. Теперь — все! Все! Телеграмма! (Убегает.)
Настасья прочитала телеграмму и — заголосила.
М а т р е н а. Что ты, Настя? Что с тобой?
Н а с т а с ь я. Ничего-то ты, Мотя, не знаешь! Осподи! Неужто я добротой своей ее казнила? Не простит мне теперь Глафира, не простит…
М а т р е н а. Да об чем ты? Чудны́е слова твои какие!
Н а с т а с ь я. Не пытай, милая, не трави душу. (Уходит.)
Матрена, вздохнув, тоже уходит. Слышны голоса Лидии и Варвары. Входят Л и д и я и В а р в а р а в праздничных платьях. Раздается условный свист.
Л и д и я (удивилась). Чего это?
В а р в а р а. Ступай, догоню. Есть причина, значит.
Лидия, засмеявшись, уходит. М и х а и л выходит из-за кустов, обнимает Варвару.
Хищный ты, Мишка… Припал, будто горло прокусить изготовился.
М и х а и л. И прокушу.
В а р в а р а. Пусти… Люди увидят…
М и х а и л. Нехай смотрят… Ноне каждая тварь паруется.
В а р в а р а. Паруются пары, а я тебе не пара…
М и х а и л. Ступай в дубраву… Я — следом…
В а р в а р а. Ты что, думаешь, если у Варьки мужа нет, так она подстилкой каждому паразиту станет? Ты еще сопли утирать не научился, а он, мой муж-то, уже на фронте кровью захлебнулся.
М и х а и л. Варь… Вот уж… Ей-богу…
В а р в а р а. Ты спросил меня, как я зиму жила, какая тоска изо всех щелей в душу лезла? Об этом спросил? Думаешь, почему я огород пришла копать? На тебя взглянуть, а ты…
М и х а и л. Ежели, конечно… Думал, как летошний год…
В а р в а р а. Ты небось за зиму ни одного письма не прислал. Ну и знай — и мне тут проходу не давали.
М и х а и л. Ты… ты чего хочешь? Чтобы снасильничал я?
В а р в а р а. Нет, не этого хочу. Хочу, чтобы ты из города назад возвернулся, сюда, в Сухой Лог. Не ко мне — зачем я тебе? Знаю — в жены все одно не возьмешь. А все ж нет-нет, Миша, да кое-когда и помечтаю. Мало бабой быть, женой мужниной хоть немножечки побыть хочется да матерью стать… И что я глупости-то! Не об том все… Ну, скажи, Миша, вот хоть вы, молодые Васильцовы, все племя, как есть, в город драпанули. А что толку? Какой городу от вас прок? Не-ет! Уж ежели ты в город ушел, так на завод ступай. Так я думаю. А ты — собак ловить. Смехота!
М и х а и л. Не знаешь ты, каково оно — у станка без свежего воздуха, железом да горелым маслом дышать. А тут!.. Эх, смородинным листом как тянет, зараза! Воздух бы этот пил да землю, как масло, на хлеб намазывал…
В а р в а р а. То-то… И голос у тебя враз другой становится — ласковый… Такого вот я тебя в своем сердце держу…
М и х а и л. Вернись, говоришь? А зачем? Чтобы от тоски самому тут собакой взвыть? Чтоб опять, как в мальчишестве, вместо кровати на горячей печи с братьями вповалку спать? Нет уж! Я теперь жизнь городскую нюхнул, много вкуснее она пахнет. В клуб наш, бывало, идешь, полено с собой тащишь для печки — заместо пропуска. Так что, Варвара Пантелеевна, живите уж вы тут, ждите, когда Мефодьев с патриотами вам веселую жизню наладят.
В а р в а р а. И наладят. Ты, вишь, деревенский, лучший тракторист, удрапал, а Мефодьев город бросил. А зачем он приехал, скажи? Чтобы твое родное село другим стало.