В т о р а я д е в у ш к а. Ой, боже мой, идет! У кого же зеркальце есть, ради бога?
Входит Владислав, окруженный девушками и женщинами. В сторонке появилась Луша.
П е р в а я ж е н щ и н а. А вас давно ранило?
В т о р а я ж е н щ и н а. Как по-вашему, война скоро кончится?
Т р е т ь я ж е н щ и н а. Мой брат седьмой месяц не пишет. Его ППС восемьсот сорок четыре, — не знаете, на каком это фронте?
П е р в а я д е в у ш к а. Приходите вечером на танцы.
В т о р а я д е в у ш к а. Вы женаты?
О з о р н а я. Глупости спрашиваешь — они еще совсем молодые. (Смело, почти дерзко смотрит в глаза Владиславу.) Вы у нас еще долго пробудете?
В л а д и с л а в. Дней двадцать еще.
О з о р н а я. Значит, поговорим…
П е р в а я ж е н щ и н а (кивком головы показывая на Лушу). А Луша-то, тихоня наша, молчит, ни одного вопросика не задала.
О з о р н а я. Ей наши речи непонятные. Ей теперь Максим, с фронта прибывши, вопросы задает, а она отвечает…
Все смеются. Входит Н а с т я.
Н а с т я (строго). Взяли в переплет. А ну, отцепитесь, чего человека смяли. Рады, что безоружный.
П е р в а я д е в у ш к а. А мы, тетя Настя, ничего… Мы беседуем.
Н а с т я. Знаю я ваши беседы. Марш на работу! Уважим товарища старшего лейтенанта за его речь. Слыхали, как наши дома́ люди ждут.
О з о р н а я. Бабы, берись за веревку.
В л а д и с л а в. Я вам помогу.
Вместе со всеми Владислав берется за веревку, петлей обхватившую толстое бревно.
В т о р а я д е в у ш к а. Ой, товарищ старший лейтенант, не мужское это дело — вы кожу на руках можете повредить. Нате рукавички.
Н а с т я (тоже взялась за веревку). Все взялись?
П е р в а я д е в у ш к а. Тетя Настя, погодите. Кажется, веревка оборвалась.
О з о р н а я. Детские пеленочки давно на ней не висели, вот она и пересохла.
Связывают веревку.
Н а с т я. Готово? Ну! Не отступим, бабоньки. Без времени веревку не тяни, жди мою команду.
О з о р н а я. Поди, без мужей-то силенки накопили.
Т р е т ь я ж е н щ и н а. Забыли, Катенька, с чем их, мужиков-то, и едят.
Н а с т я. Цыц, охальницы, товарища старшего лейтенанта в краску вгоняете.
В л а д и с л а в. Ничего. Я на фронте столько всякого повидал, передо мной теперь, как перед попом или доктором, исповедоваться можно.
Н а с т я. А раз наш, свойский, — затягивай, Катенька, нашу любимую воспомощницу.
О з о р н а я (запевает).
В с е.
Подвигают бревно.
Н а с т я. Стронулось, бабоньки, стронулось, не отступай!
О з о р н а я.
В с е.
Скрываются в лесу. На сцене остаются Л у ш а и В л а д и с л а в.
В л а д и с л а в. Почему они нас в свою артель не принимают?
Л у ш а. Вас из уважения, а меня… жалеют. Муж у меня четыре месяца как с фронта вернулся. (Светло, радостно, с оттенком гордости.) Понесла я… (Спохватилась, смутилась, опустила голову.)
В л а д и с л а в. А-а…
Л у ш а (вся светится от счастья). Дочку муж хочет… Вот они все и шуткуют надо мной. Завидуют. А тяжести поднимать не дают… (Улыбнулась.) Счастливая я, ну вот они и рады за меня. А я взаправду вам говорю, не таюсь: ох, счастливая я… Всех бы своей радостью оделила, да самой мало. (Пауза.) Хорошо вы говорили, товарищ старший лейтенант, душевно. Да ведь сами видели, как слушали вас.
Издали песня:
Все:
Л у ш а. Вон как девчата заливаются, а ведь давно так не пели!
В л а д и с л а в. С песней работать легче.
Л у ш а. Уж мы испытали… (Пауза.) Товарищ старший лейтенант, вот вы про села украинские рассказывали. Неужто всё-всё фашисты поспалили, одни печные трубы остались? А детишки как же? Ведь дети — они тепла требуют.