В л а д и с л а в. Уложусь в неделю.
К о л е с н и к о в. Премия?
В л а д и с л а в. Три кубометра дров. Самых лучших.
К о л е с н и к о в (по-отечески привлек Владислава к себе). Эх, Славка, не в радость мне ни твой мост, ни этот лес… Даже к дочке и то не тянет… Сломали Колесникова… Ох, как же меня сломали, Славка… (Закрыл лицо руками.)
В л а д и с л а в. Не надо, Алексей Михайлович. Я же с тобой, я же рядом с тобой.
К о л е с н и к о в (встал, решительно). Собирайся, Владислав, завтра уезжаем.
В л а д и с л а в (вздрогнул). Уже? У меня еще двадцать дней отпуска после госпиталя…
К о л е с н и к о в. Даже двадцать два. (Пристально смотрит на Владислава.) Можешь оставаться.
В л а д и с л а в (после внутренней борьбы, негромко). Поедем, Алексей Михайлович.
К о л е с н и к о в. Поедем. В родной полк. Все к черту сразу забудется. (Пауза.) Помнишь, Славка, как мы с тобой под огнем к проруби умываться бегали?
В л а д и с л а в (механически). Да.
К о л е с н и к о в. А помнишь, как я приказал тебе в потонувшую баржу за консервами для ребят нырять, когда немцы нас от дивизии отрезали?
В л а д и с л а в (механически). Да.
К о л е с н и к о в. А помнишь, как ты с ребятами меня из Купянского госпиталя украл?
В л а д и с л а в (с тоской). И это помню, Алексей Михайлович.
К о л е с н и к о в. Я тогда каждый день от жены письма получал… (Обнял Владислава.) Ладно, дьявол с тобой, оставайся. Хорошая она — Мария…
В л а д и с л а в. Едем утром?
К о л е с н и к о в. Рано утром. О том, что мы уезжаем, — ни звука. Никому. Понял?
Владислав молча уходит.
Колесников подходит к окну, тихо напевает: «Город Николаев, славную Каховку, эти дни когда-нибудь мы будем вспоминать…»
Включает радиоприемник, находит музыку, достает из-под нар чемодан. Входит И в а н о в н а.
И в а н о в н а (тихо). Алеша…
Колесников не слышит.
Алеша!..
К о л е с н и к о в (быстро обернулся). Кто? (Захлопнул крышку чемодана, пытается задвинуть его опять под нары.) А-а… Мама… (Приглушил звук радиоприемника.)
Ивановна бросилась к Колесникову. Он осыпал ее поцелуями.
Садись, садись… И — не плачь. Видишь — жив, здоров.
И в а н о в н а (прильнула к его руке). Как же ты теперь?
К о л е с н и к о в. Ничего, ничего, мама.
Садятся, молчат. Ивановна взглянула на чемодан, торчащий из-под нар, ласково-вопросительно и в то же время испуганно смотрит на Колесникова. Он смущается от ее взгляда, затем решительно выдвигает чемодан.
Да вот… Людке достать хотел… подарок… Завтра ведь пять лет ей… (Улыбнулся.) А я совсем о кукле забыл… (Достал из чемодана куклу.) Передай… А это тебе. (Протягивает веселой расцветки отрез.) Пощеголяй в заграничном.
И в а н о в н а. Устарела я, Алешенька, для такой роскоши.
К о л е с н и к о в. Ничего, ничего…
Пауза.
И в а н о в н а (прижала отрез к груди). Алешенька, прости ты меня, старую, но не возьму я, не возьму… (Положила отрез на нары, тихо пошла к выходу, остановилась. И вдруг.) И попрощаться с Людочкой не зайдешь?
К о л е с н и к о в (невольно вздрогнул от этого вопроса). То есть как? (Но видит, что обмануть Ивановну ему не удалось и не удастся.)
И в а н о в н а. Алешенька, может, больше не свидимся теперь до самой смерти. Скажи… мне одной скажи. (Жарко крестится.) Вот, гляди, большим крестом себя осеняю — со мной умрет. Насовсем уезжаешь, да?
К о л е с н и к о в (подумал, обнял Ивановну). А с тобой давай сейчас попрощаемся. Ты нынче Людочку на террасе положи — зайду, поцелую ее.
С поразительным мужеством встречает Ивановна прощальный поцелуй, хотя видно, что эта минута стоит ей многих лет жизни. Нетвердой походкой уходит.
Колесников начинает укладывать в чемодан вещи. Входит Н и к и т а. Он чем-то крайне взволнован.
Н и к и т а. Разрешите?
К о л е с н и к о в. А-а, лейтенант. Входи.
Никита задевает ногой табуретку, она падает.
Осторожно, танкист. К холостякам попал. А ведь черт в первый раз ногу-то в хате холостяка сломал. Проходи. Садись.