Три.
Амикус Кэрроу сипит и дышит со свистом, вжимаясь в безвольное, медленно холодеющее тело. И от звука этого сипения болит грудь, клокочет в горле и в голове не остается ни одной мысли, кроме желания убить.
Четыре.
Забить ногами и кулаками, переломать ему руки и ноги, разорвать горло и смотреть, как кровь с бульканьем потечет по вороту щегольской бархатной мантии. Чтобы он больше никогда… Чтобы никого… Что бы не… ее.
Пять.
Зеленые, словно малахит, глаза смотрят на него из-под накрашенных голубой тушью ресниц, а на рассыпанные по плечам блестящие агатово-черные волосы медленно опускаются снежинки. Под не по-зимнему легкой и чересчур длинной, словно она велика, майкой видны рваные края джинсовых шорт, оставляющих голыми ноги в высоких ковбойских ботинках, а сквозь тонкую белую ткань проступают очертания острых сосков и вытатуированной на левой груди зеленой змеи.
Шесть.
Изо рта Марлин медленно стекает по восковой коже струйка темной крови. Такие же сочатся из разорванного насильником тела, капая на ковер под ее бедрами, а на левой груди алеют царапины от ногтей и след от укуса вокруг соска.
Семь.
Из приоткрытых губ вырывается облачко пара, гладкие черные волосы щекочут обнаженные плечи, когда она прижимается к нему в поцелуе, и ему то холодно до мурашек, то жарко до выступающей на груди испарины. Старая, потертая и потрескавшаяся кожаная обивка заднего сидения скрипит от малейшего движения, и на стеклах медленно тает изморозь.
Восемь.
Марлин уже не стонет, в ее глазах – неподвижное голубое стекло, и он бьет того, кто сделал это, вновь и вновь, не в силах остановиться, пока брат не хватает его за плечи и не оттаскивает от скулящего в углу выродка.
Девять.
Голубые глаза становятся ярко-зелеными, и из края рта сочится струйка темной крови. Такие же растекаются пятнами на длинной белой майке, и крупные капли медленно падают на кожаное сидение.
Десять.
Дверь распахнулась во всю ширь и ударилась о стену с громким треском. Гидеон вздрогнул и вскинул голову, выхватывая волшебную палочку. Разбитые костяшки отозвались короткой вспышкой боли. Он вылил едва не половину пузырька с бадьяном на разодранный бок, но руки и лицо трогать не стал.
- Спокойно, парень, - сказал Аластор Грюм, поднимая руки с пустыми раскрытыми ладонями. У него за спиной маячила неясная тень.
- Извини, - выдавил Гидеон – не потому, что был зол конкретно на Грюма, а потому, что у него не было ни сил, ни желания разговаривать даже с собственным братом – и опустил палочку.
- Шел бы ты домой, парень, - ответил на извинения Аластор, впрочем, прекрасно зная, что его не послушают. Тень за спиной у мракоборца вступила в пятно приглушенного света и обрела более явные очертания, длинные черные волосы и малахитово-зеленые глаза. На левой руке блеснуло обручальное кольцо
- Аластор, давай я его шарахну чем-нибудь и отлевитирую в койку? – предложила Джульет хрипловатым голосом и в своей язвительной манере, демонстративно потянувшись к волшебной палочке из светлого, почти белого дерева в набедренной кобуре.
- Не надо, - не оценил ее методов Грюм и прошел к столу у дальней стены кабинета. Окна здесь не было, даже искусственного, и время суток определял только падающий откуда-то с потолка свет, яркий, освещавший каждый угол кабинета днем и приглушенный, создающий приятный глазу полумрак ночью. – Ладно, парень, - разрешило начальство, тяжело вздохнув, - не хочешь домой, сиди здесь. Если что понадобится, я у Скримджера.
- Шел бы ты сам лучше домой, - хмыкнула в ответ на это Джульет, изогнув губы в кривоватой усмешке, портившей ее аристократичное овальное лицо. Она была красивая, чертовски красивая, когда не ходила с угрюмым видом и не кривила губы в ухмылке.
- А что мне там делать? – оскорбился Аластор, доставая из ящика стола какую-то папку с документами. – Сама знаешь, девочка, женат я на работе, а за детей у меня вы, поганцы. Так что никуда я не пойду, потому что прекрасно знаю: вас одних и на пять минут оставить нельзя, чтобы вы в какие-нибудь неприятности не влезли.
Джульет хохотнула в ответ своим резким, каркающим смехом и проводила Грюма взглядом, дождавшись, пока за ним закроется дверь кабинета. После чего повернула голову, перестав улыбаться, и спросила:
- Хочешь чего-нибудь?
- Не хочу, - ответил Гидеон, глядя в стену и без конца ероша пальцами короткие чуть волнистые волосы. Она подошла, присела рядом на корточки и уставилась на него снизу вверх. Голубоватые ресницы, едва вьющиеся на концах пряди черных волос и два золотых кольца на безымянном пальце. Гидеон бросил на них короткий взгляд и вновь отвел глаза.
- Первый раз, да? – едва слышно, совсем не похожим на нее тоном спросила Джульет. Она видела куда больше мерзостей, чем он.
- Я не хочу об этом говорить, - выдавил в ответ Гидеон, с трудом проглотив стоящий в горле ком. Она кивнула и на мгновение опустила глаза, прежде чем задать еще один вопрос:
- А о чем хочешь?
Да ни о чем не хочу, отстраненно подумал Гидеон и поднялся, почти подскочил с дивана, на котором сидел, начав нервно мерить шагами пространство перед столом Аластора. Нет, он хотел, но не знал, как, не мог найти слов, чтобы выразить то отвращение, которое почувствовал даже не тогда, когда увидел это, а когда услышал…
- Этот ублюдок выл, что он чистокровный! – вырвалось у него против воли. Гидеон остановился и посмотрел на нее, сам толком не понимая, чего ждет в ответ. Джульет выпрямилась, поворачиваясь на невысоких каблуках своих коротких сапог, каким-то нервным движением откинула за спину прядь волос и ответила:
- Дерьмо он, а не чистокровный.
Она поняла. Она понимала всегда, даже когда делала вид, что ей нет дела ни до кого, кроме нее самой.
Гидеон отвел взгляд, нервно дергая себя за ворот и без того растянутого свитера, и признался:
- Я боюсь.
- Мы все… - начала Джульет, словно хотела успокоить его и сказать, что это нормально.
- Я боюсь не за себя! – перебил ее Гидеон, невольно повысив голос. Он ждал не этого. А потом посмотрел, ища в этих зеленых глазах призрак не дававших ему покоя воспоминаний, и, не найдя, спросил: - Ты помнишь?
Она чуть нахмурила тонкие черные брови, приоткрыла губы, словно хотела спросить, что именно должна вспомнить, и он ответил прежде, чем успел прозвучать вопрос:
- Тогда, в первую зиму после Хогвартса. Нет, - вспомнил Гидеон, качнув головой, - у тебя она была второй. Помнишь, как…?
Она пришла незадолго до конца смены, когда он, еще стажер, всего полгода просидевший в мракоборческом училище, второй час писал какое-то эссе, и выдернула пергамент прямо у него из рук.
- Нельзя столько зубрить, чучело ты рыжее.
Гидеон поначалу еще пытался спорить, говорить, что должен заниматься, и подозревал, что это дело рук Фабиана, ведь не сама же она захотела прийти и вытащить из-за стола ничем не примечательного младшего брата своего друга. Не слишком высокого, не такого красивого, как Фабиан, и не такого умного, как Фрэнк. Конечно, это брат ее подговорил.
Ведь не сама же она решила потащить его с собой куда-то на улицы Лондона, заявив «Сейчас я познакомлю тебя с моими маггловскими друзьями. Можешь воспринимать это, как практикум по маггловедению». Гидеон поначалу чувствовал себя глупо, непривыкший видеть ее без постоянно бывших рядом Фабиана и Фрэнка, пока в какой-то момент, когда солнце уже давно скрылось за деревьями – где это было? В каком-то лесу? – они не оказались на заднем сидении чьей-то машины лишь вдвоем. Поначалу говорили, с хохотом отбирая друг у друга початую бутылку с дешевым кисловатым вином, а потом она вдруг потянулась к нему и поцеловала теплыми, чуть влажными губами.