Виктор смотрел на нее, тягуче, внимательно, она смущалась и каменела под его взглядом, дрожала, сжимала нервно пальцы…
Длинные тонкие ножки, в неожиданно грубых ботинках, голубой камзольчик, с богатой опушкой по подолу, рукавам и капюшону.
Ей шло больше, чем Светке.
У сестры, с ее рыжими вьющимися волосами, какая-то нелепица получалась.
А эта… Прям невинность в грубых ботинках…
Он и сам не понял, как приказал ей подойти. Не ожидая особо, что подчинится, думал, что, может, наоборот, ускачет прочь. А он тогда просто поймает и сдаст в полицию. Чего с ней возиться?
Но она закусила губу, распахнула глаза еще шире, оставила в покое свою корону… И пошла.
К нему.
На подгибающихся тонких ножках.
С бешеным румянцем на щеках.
Хорошенькая, маленькая Снегурка.
Так удачно попавшая в его дом.
Ну вот как тут было не соблазниться?
Не утащить в постель?
Нет, если б прям сопротивляться начала, то Виктор бы, само собой, не стал настаивать. Он прекрасно осознавал, что то, что он делает, не особо похоже на согласие, ситуация подчинения и безвыходности с ее стороны…
Но это заводило.
Он иногда любил поиграть в такие игры. И знал, что многим женщинам это нравилось.
Снегурке тоже нравилось.
Он проверил.
Мокрая была, когда раздел ее, просто нереально.
И горячая.
И открытая.
Эта смесь порочности и невинности очень серьезно торкнула в голову, и на время Виктор забыл про окружающий мир.
А, когда опомнился, девчонка лежала под ним, смущенная собственной реакцией, исцелованная, затисканная… И так и требовала продолжения. Уже не на отцовском столе, естественно.
Короче говоря, ночь удалась.
Темпераментом Снегурку бог не обделил, такие женщины на пути Виктора нечасто встречались, а потому он увлекся.
И на полном серьезе не хотел отпускать ее утром.
И на полном серьезе звал в Красную Поляну, кататься на лыжах. Не загадывая на будущее, не планируя. Впервые в жизни позволив себе отключить мозг, хоть ненадолго.
Год выдался адский, на работе без косяков не обходилась ни одна неделя, а его назначение руководителем СБ ФСБ по городу и области многим не нравилось. И наличие папы-генерала тут только усугубляло ситуацию.
Виктор никому ничего доказывать не собирался, кроме начальства, естественно, да и то, по рабочим моментам, но все равно нервяк был.
И потому на Новый год он планировал отдохнуть.
Подхватил в ночном клубе Карину, прилипшую к нему банным листом, но не захотел ехать к себе, до родительского дома было ближе.
Вот и приехал.
А тут такой подарочек.
Снегурка в постель.
Сладкая, горячая и нежная.
Короче, самое то, что требуется, чтоб расслабиться.
Вот и расслабился.
И планировал еще расслабляться.
Утром.
А она, значит, решила переиграть.
Виктор усмехнулся, прошел по дому, особое внимание уделяя возможным пропажам. Но нет.
Снегурка захватила только свои вещи.
Сейф с двойной кодировкой и дополнительной защитой по отпечатку пальца не тронула.
Разбросанные по кабинету побрякушки так и остались валяться.
На столе, где они вчера начали свое новогоднее развлечение, лежала корона Снегурки.
Виктор взял ее, задумчиво покрутил в пальцах. Вынул из крепления светлый длинный волос.
Глупая Снегурка.
Пальчики подтерла.
В том, что легко найдет ее, Виктор не сомневался.
Вот только, надо ли?
Или пусть так и останется новогодним приключением…
Он положил корону обратно на стол и отправился в свою комнату, пожизненно закрепленную за ним в родительском доме.
Досыпать.
3. Если друг оказался вдруг…
— Сашка, ты охерела!
Ванек бегает по своей грязной комнатке в коммуналке, которую получил от мамаши-пьяни, давно умершей. Останавливается только на перекурить нервно, да в окно посмотреть.
Не знаю, что он там хочет нового разглядеть. Дерьмище окраины, бараков пятидесятых годов, временного жилья комсомольцев, приехавших со всей страны на комсомольскую стройку.
Временное жилье, ставшее постоянным.
Бабка Ваньки тоже была из этих. Комсомольцев. Светлое будущее строила, ага. Так и померла тут, в этом бараке. Не исключено, что на этой же кровати, где сейчас Ванька спит, да баб своих одноразовых трахает.
Я потому не хочу тут оставаться. Поначалу думаешь, что оно на месяц буквально. Перекантоваться в трудные времена. А месяц этот в года растягивается. И потом сама не замечаешь, как… Уже никуда не хочешь.