И он был моим первым. Не знаю, смогу ли вновь полюбить, и не уверена, что тот мужчина будет таким же исступленно страстным, будто ты для него последний глоток воздуха, последний шанс пережить невероятное, испытать наслаждение.
Хотя Миша и не говорил, что любит, что я для него не временное приключение, захватывающее своей новизной и необычностью. Но чувствовала, что дорога для него, желанна и необходима. Особенно в те минуты, когда он перебирал пряди моих волос, щекотал губами мочку уха, шею, ключицы, буквально дышал мной уже успокоенный после нашей близости, когда крепко обнимал после разлуки, даря страстный поцелуй, когда старался рассмешить, шепча на ухо всякую чепуху, когда глядел пристально, с теплой нежностью… Было ли это плодом моего воображения и отголоском собственных эмоций?
Конечно же, как всякая восторженная дурочка, влюбившаяся по уши, я начала задумываться о замужестве уже недели через две после начала наших встреч. Да, мне всего двадцать три и всегда полагала, что семьей обзаведусь гораздо позже, но Миша — именно мой мужчина. Я не хочу другого. Союз у нас будет просто соль с перцем, нервы друг другу потреплем. Но ведь успешный брак не тот, что соединяет два любящих сердца, а тот, что соединяет единомышленников, партнеров, которым комфортно друг с другом даже тогда, когда они ссорятся. Несмотря на разницу в возрасте, характерах, мы именно такие. А наши странности и особенности станут той изюминкой, которая не даст заскучать никогда.
Лето набирало обороты, сводя с ума зноем, многоцветием и изобилием, наши с Вороновым свидания стали ежедневными, самой яркой частью дня, я чувствовала себя так, будто обрела крылья и парила где-то в небесных сферах сказки. На излете августа Миша предложил мне переехать к нему.
Признаться, какое-то время я колебалась, ощущала, что готова к такому шагу и в то же время не готова. О чем и сказала Воронову, но тот в своей обычной манере иронично прищурился и выдал:
— Леська, не у тебя одной такие мысли. Я не знаю, какой отмычкой ты вскрыла мое сердце и прочий филей, и это даже пугает. Но хочу, чтобы ты всегда была под боком и не приходилось бы объяснять по телефону, как скучаю и хочу. Мне, знаешь, тогда пришлось бы постоянно на нем висеть. Что чревато.
Я спрятала улыбку, наклонив голову. А он крепко обнял меня, провокационно провел ладонями по бедрам, прижался губами к виску.
— И потом, я еще никому такого не предлагал. Так что оцени и немедленно воспользуйся честью.
И я воспользовалась. Убедилась в том, что мама была права, сравнивая совместную жизнь с мужчиной с танцем с саблями: завораживает, дарит острые ощущения, пугает, расслабляет, радует, сводит с ума. Три недели пролетели будто один день, быт наконец-то начал входить в отведенную для него колею, мы оба успокоились, начали привыкать друг к другу в новом статусе. А после все оборвалось.
Сейчас понимаю, что глупо было ждать от рационального и скептично настроенного ко всему Миши предложения пожениться, но тогда я ждала. Знала: пусть не сегодня и даже не через полгода и не через год, но услышу то, что так хочется, что вижу в его глазах, потребности крепко обнимать меня, касаться, в опеке, в желании максимально подстроить меня под себя (он называл это более емким словом — воспитать). В итоге услышала то, что логично вытекало из его натуры и взглядов на жизнь.
В тот сентябрьский день по дороге в свой новый дом я заглянула в магазин. В квартиру зашла обвешанная пакетами, предвкушая, какой ужин приготовлю из купленного своему любимому. Воронов, вопреки сложившейся традиции, не встретил мне на пороге и не поспешил избавить от солидной ноши. Причина вскоре выяснилась: он разговаривал с отцом. Видеозвонок в мессенджере. Отличная слышимость, да.
Родители Михаила практически не жили в городе, предпочитая домик в пригороде. Слабому здоровью матери Воронова вредили побочные эффекты урбанизации: автомобильные выхлопы, постоянный шум, лабиринты кварталов, толкучка в магазинах. С детьми старики общались часто, здесь их отлично выручали мобильная связь и интернет.
— Ну так что? Когда невесту знакомить привезешь? Чего тянешь кота за хвост? — посмеивался Сергей Леонтьевич. Его голос отлично долетал до меня, застывшей у двери в кухню, остававшейся незамеченной.
Намерений подслушивать у меня не было. Просто вопрос, заданный отцом любимого мужчины, меня и саму крайне интересовал. Точнее, интересовал ответ на него.
Воронов же копошился над раковиной, стоя ко мне спиной. Похоже, он был занят чисткой картофеля. Телефон лежал на столе у раковины.
— Какую невесту? Напоминаю, что не собирался и не собираюсь жениться. Я себе не враг.
Родитель Миши засмеялся громче, а у меня сжалось и похолодело сердце.
— Так кто же тебя спрашивать будет, друг ты мой сердечный? Мы с матерью внуков хотим — это раз. А два — тебе тридцать. Вот у меня в твои годы уже двое вас было. Ну-ка давай поактивней работай в этом плане, что ли.
Миша раздраженно цокнул языком.
— В то время и дел особых не было, вот и оставалось детей строгать. От Лильки внуков требуйте, больше толку выйдет. От меня детей не дождетесь. Я ценитель спокойствия и свободы. Бонвиван.
— Ох и дурак ты, Миха, хоть и умен больно. — Сергею Леонтьевичу эта пикировка с сыном, похоже, доставляла большое удовольствие, а вот мне…
— Я что еще хотел сказать, — продолжил тот. — Баба Оля на днях заглядывала, сказала, что у нее нутбук не работает. В общем, Сашка в среду тебе привезет. Посмотри уж, будь добр. Бонвиван. Ха!
Ослабевшая, оглушенная, совершенно потерянная, я бесшумно вернулась в прихожую, дала себе минуту. Глубоко дышала. Затем подхватила пакеты с продуктами и, навесив на лицо обычную улыбку, намеренно шелестя полиэтиленом, прошла на кухню.
— Да блажь очередная, — продолжил, видимо, начатую во время моего отсутствия тему Сергей Леонтьевич. — Эти доктора чего только ни наговорят. К ним раз попадешь, здоровым уже не вырвешься.
Воронов повернулся ко мне, мрачное выражение лица разгладилось. Он с улыбкой указал на лежавший телефон, одними губами выдал: «Отец», красноречивым жестом провел ребром ладони по шее, а потом громко сказал:
— Пап, Леся пришла.
— Леся! Замечательно!
Миша быстро забрал у меня пакеты, мягко поцеловал в губы, не заметив, что я не ответила.
— Добрый вечер, Сергей Леонтьевич, — бодро поздоровалась с невидимым собеседником.
— Здравствуй, красотка. Миха, дай-ка ей телефон, хочу взглянуть на будущую невестку, — ответил старший Воронов.
— Пап! — устало выдохнул его сын.
В следующий момент я перестала ощущать, что происходящее имеет ко мне какое-то отношение, все воспринималось будто бы со стороны. Я поговорила с Сергеем Леонтьевичем, вежливо расспрашивая о его здоровье и успехах в рыбной ловле, о самочувствии Татьяны Ивановны. Совершенно не помню его ответов. Потом, пока Миша заканчивал разговор, разобрала пакеты, приступила к готовке.
Словно все окружающее, действия, лица, события — подернулось дымкой и перестало иметь значение, отделившись от меня. Да и я сама — ледяная пустота, оболочка, сохраняющая все функции живого тела, но внутри жизни нет.
В таком состоянии я просуществовала ровно сутки. Ела, спала, работала, принимала душ, болтала, занималась любовью со своим (уже чужим и чуждым) мужчиной. Что самое примечательное — не размышляла о случившемся, не принимала никаких решений, крепко держала в узде эмоции. И незаметно распадалась на части.
А вечером на следующий день вернулась из офиса, достала чемодан и начала складывать вещи, повергнув Воронова в настоящий шок. С минуту он молчал, наблюдая за мной с каким-то полубезумным видом. Потом походил взад-вперед по комнате. В итоге спросил меня о причинах.