Марибель понадобилось некоторое время, чтобы полностью осознать смысл слов загадочной девушки. Наконец она неуверенно переспросила:
— Что значит — невозможно? Вы знаете, что с ним случилось? — Марибель отрывисто вздохнула, а затем чуть более уверенным голосом осторожно уточнила: — Вы ведь Элизабет, верно?
Элизабет прикрыла глаза и кивнула.
— Верно, — подтвердила она, а затем открыла глаза и, наградив Марибель долгим задумчивым взглядом, произнесла: — Даже не знаю, что кажется мне более удивительным: что он рассказывал вам обо мне или что вы сейчас меня видите. Впрочем, первое, пожалуй, естественно: он ведь вас на самом деле любил и полностью вам доверял… — на этих словах Элизабет отвела взгляд, и её улыбку пропитала грусть.
Марибель не стала это как-либо комментировать. Ей без всяких слов было понятна причина печали собеседницы: она явно любила Минато, и ей тяжело было, что он ответил взаимностью не ей. Вместо этого Марибель с кривой улыбкой заметила:
— Если вас никто не может увидеть, а я всё равно вижу, то, очевидно, дело в моей способности. Я вижу границы, а также то, что принадлежит мирам по ту их сторону… И всё-таки что с ним? — робко спросила Марибель после короткой паузы, сделав шаг в сторону Элизабет с мольбой заглядывая ей в лицо.
Элизабет подняла глаза и устремила взгляд куда-то через плечо собеседницы. Проследив его направление, Марибель осознала, что та смотрит в сторону окна, в которое ещё пять минут назад напряжённо всматривалась она сама. Обе девушки теперь прекрасно знали, что комната пустует, но лишь одна знала точно, какие события к этому привели, в то время как другая могла лишь строить догадки, но так и не достичь единственно верного ответа.
Элизабет перевела взгляд на Марибель и в очередной раз оценивающе осмотрела её. Встретившись с её серьёзными, полными решимости узнать истину фиолетовыми глазами, обитательница Бархатной комнаты тяжело вздохнула, прикрыла глаза и с печальной улыбкой проговорила:
— Он сумел победить древнее зло. Однако победы в сражении было недостаточно — Никс нужно было запечатать, чтобы она вновь не вырвалась в этот мир. — Элизабет горько усмехнулась и, открыв глаза, объявила: — Арисато Минато принял на себя бремя быть сдерживающей её печатью.
Сердце Марибель пропустило удар. Это было сравнимо с процессом отрывания бинта от полузасохшей раны: ты знаешь, что это неизбежно, но всё равно оттягиваешь до последнего, чтобы в конце концов содрать ткань вместе с частью кожи и испытать наибольшую боль; однако после всегда наступает облегчение. Именно так себя чувствовала себя сейчас Марибель. Она долго не решалась узнать правду, а когда та наконец-то буквально сама пришла ей в руки, испытала невыносимую боль. Сердце буквально разрывалось от осознания, что она больше никогда не увидит Минато, что он больше не улыбнётся ей в своей сдержанной, но крайне нежной манере, что он больше не обнимет и не скажет, что всё будет хорошо, что ей обязательно хватит сил сопротивляться охотящемуся на неё сверхъестественному существу… что больше не будет ничего.
Марибель низко опустила голову. Несколько капель упало на асфальт. Слёзы капали против её воли, но Марибель просто не могла взять себя в руки и перестать плакать. Однако она чувствовала, как вместе со слезами притупляется боль. Да, она ведь прекрасно осознавала, что это может случиться, что это наверняка случится, хоть и до последнего не хотела верить. И теперь, перестав мучиться неизвестностью, она почувствовала себя легче.
Элизабет наблюдала за Марибель, не проронив ни слова. Наконец она спокойным тоном осведомилась:
— И что вы собираетесь делать теперь?
Марибель подняла голову и рассеянно взглянула на неё.
— Делать? — переспросила она. Затем она выпрямилась и, подёрнув плечами, с горькой улыбкой произнесла: — А что я могу теперь сделать? Всё уже случилось, и я не в силах на это повлиять.
Элизабет выслушала её и, прикрыв глаза, кивнула.
— Ясно, — произнесла она. — Да, вы и правда вряд ли сможете что-то исправить. Однако я сдаваться не намерена, — решительно заявила Элизабет, невольно крепче стискивая книгу. На вопросительный взгляд Марибель она ответила: — Я буду пытаться освободить его. Я уверена, что это в моих силах, просто я ещё не знаю способа. Но однажды, — уголки её губ приподнялись в уверенной улыбке, — я обязательно его найду.
Марибель выслушала её, и на душе потеплело. Искреннее желание Элизабет восхищало её, и она немного завидовала, что не может сказать то же самое. Ну действительно, что может она, Марибель, сделать? Она видит границы, но практически не способна на них как-либо воздействовать. Ей приходится полагаться на помощь других, чтобы путешествовать между вселенными, или прорываться через разломы в границах её родного мира, чтобы попадать в смежные — с этим Минато не поможешь. Впрочем, по словам Элизабет, он сделал выбор сам, и Марибель не могла его за это осуждать.
Ко всему прочему, благодаря Элизабет Марибель поняла ещё кое-что. Минато пожертвовал собой ради мира, очень ценил своих друзей, сумел растопить сердце даже кого-то вроде Элизабет, поддерживал и старался сплотить всех в академии взаимных убийств, спас Марибель от гибели в пучинах собственной скорби по Ренко. После всего этого в Марибель просто не осталось места сомнениям: она любила замечательного человека.
— У вас замечательное желание, Элизабет-сан, — совершенно искренне проговорила Марибель с мягкой улыбкой. — Надеюсь, вы добьётесь успеха и будете счастливы. Я же, — Марибель прикрыла глаза, — постараюсь сделать то, чего от меня хотели и Минато, и, ещё раньше, Ренко.
Элизабет с выражением любопытства на лице склонила голову набок.
— И что же это? — поинтересовалась она.
Марибель усмехнулась. Затем она высоко подняла голову, лучезарно улыбнулась и с невысохшими слезами в уголках глаз ответила:
— Я постараюсь жить дальше. Жить и помнить.