Голос Тоша столь резок, что хочется заткнуть уши руками. От шума просыпается Ильяс, в удивлении глядит на товарища. Я же чувствую запах злорадства — смрад, что исходит от воина Таррума. Хочется гнать его из шатра. Тош не скрывает ехидства:
— Сучку Таррум зовет, — и многозначительно добавляет, — ворон пришел.
Вороном кличут дона красноглазых волков, что живут восточнее наших, у берегов реки Эритры. Я рычу и скалю клыки. Так бы и вцепилась в горло. Ворон извечный противник, а волки стаи его — враги и мне, и семье моей.
Красноглазый на чужой земле.
Территория не его, моей стаи.
Тош ведет меня. Вижу Ворона, и из горла вырывает рык. Хочу сойтись с ним в борьбе, но чьи-то руки удерживают меня. Ильяс. Не смей трогать меня. Не смей…
— Не сейчас, — шепчет так, что только мне дано слышать.
Ворон смеется. У него снежно-белые длинные волосы, а цвет глаз мне не различить, но я знаю, что в любом облике у волков его стаи они ржавые, алые, будто кровь.
— Рад, видеть тебя, волчица, — приветствие на моем языке.
Он пахнет уверенностью, силой, за которую хочется растерзать. И на волчьем наречии отвечаю ему:
— Ты на чужой земле, — мой голос хрип после рыка.
— Пока что, — смеется Ворон. Сам смотрит прямо в глаза — вызов. Я взгляда не отвожу.
— Я передумал, — произносит он на людском языке, — отдай мне ее, Таррум. Такой платы желаю я больше.
Волна силы, что исходит от Ларре, едва ли не сносит меня. Подчинение. Он испытывает подчинение на доне красноглазых. Таррум не зверь, а повадки его будут все-таки волчьи.
— Нет, — так жестко говорит норт, что не будь я даану непременно бы заскулила. — Вы получите лишь то, что было обговорено ранее.
Ворон злится и зубами скрипит. Он не привык уступать, но сейчас сдается:
— Ладно, че-ло-век. Ладно…
Таррум приказывает меня увести. Хочу остаться за стеной шатра Ларре и подслушать разговор с волком. Тош не дает мне, раздраженно хватает меня за рукав. После встречи с врагом злость моя столь велика, что кровь в жилах просто кипит. Ярость застилает глаза. Хочу стать волчицей, но кольцо не дает мне.
— Надо было норту отдать тебя Ворону, — ехидничает Тош. — Нам тут волчьи суки совсем не нужны.
Зря он это сказал. Зря позволил себе глумиться надо мной. Слабый не смеет перечить более сильному. Я нападаю на него. Кусаю совсем по-звериному, и ощущение крови во рту лишь больше меня будоражит. Сбиваю Тоша с ног так, чтобы он оказался ниже. Я должна, я должна заставить глупого выскочку поджать хвост. Пусть боится. Пусть молчит. Не могу остановиться…
Меня отдирают. Я вижу — этот воин, этот мужчина, что посмел себя ставить себя выше меня, обмочился, как малый щенок. И уже не Тош, а я ощущаю злорадство.
Я выше тебя. Я сильнее.
Затем следует боль, обжигающая кожу лица. Размашистая и унизительная пощечина, которая меня отрезвляет. Красный след от руки Ларре на моем лице. Такой сильный удар, что в ушах моих — звон. Норт зол.
За Таррумом я вижу голую спину Ворона. Враг прыгает и волком приземляется в снег. Дон красноглазых уходит.
Черные глаза Ларре рядом с моим лицом. Кажется, сейчас зарычит.
— Увести, — приказывает.
Все.
Я могу спокойно дышать, а не переходить на звериный рык.
Но ударь меня кто-то иной — я бы билась. До конца билась, даже если б не смогла победить. Забыв о боли и обещании держаться, чтобы сбежать. Просто ярость — она такая горячая, что невозможно ей отказать. Но удар Ларре я стерпела. Как если бы меня приструнил мой дон. Ему позволительно. Остальным унижать меня — нет.
Кто ты такой, Ларре Таррум?
Кто ты такой, что волк ты больше, чем человек?..
Глава 2
Дни стоят нынче морозные, но ночи — того хуже. Когда тьма опускается, греет лишь кровь, текущая по жилам. День короток, а ночь длинна. Переживать ее каждый раз — то еще испытание.
Там, где властвует холод, соседствует страх. Глаза прикрыть без боязни нельзя, еще тревожнее — когда закрывает их кто-то другой. Цена сну не много ни мало жизнь, это наша кровавая дань, которую мы, сами того не желая, платим зиме.
Сначала она принялась за наших детей. Первым погиб первенец Серелуны — щенок, не успевший открыть глаза. В ушах стоит ее рев — отчаянный крик, который пронесся по лесу до самой Живой полосы. Потом была старая Нарда, что стала мне второй матерью.
Смерть подступала, и с каждой ночью нас становилось все меньше.