Волки не жгли костров. Им милее казалось дрогнуть от холода, подставляя спину продирающему насквозь ветру. Они не величали огня, им, чурающимся новшеств, не близка была его непостоянная природа.
Но все же гостю развести костер они дали. Да, сами звери покинули путника. Но без благословления хозяев леса распоряжаться на их землях не стоит.
Князь подставил руки обжигающему пламени и почувствовал, как огненные языки лижут его пальцы. Волчица снова оказалась рядом незаметно: еще секунду назад, он мог поклясться, ее не было, и вот она затаилось незримой тенью. А потом он увидел ее силуэт, вычерченный, словно рисунок сангиной. Гибкое тело, сияющие локоны и ясно-синие очи, что не встретишь у человека…
Она обратила колдовской взгляд своих глаз на него, и Всилемар мог поклясться, что мелькнуло в них на миг какое-то сожаление, затаилось — да тут же пропало.
Волчица подошла к нему, мягко, бесшумно ступая по холодной земле. Трава так и льнула к ее босым ногам, но покорно расступалась, пропуская.
— Жаль, — задумчиво произнесла Виерра, будто ни к кому не обращаясь — Из тебя бы вышел достойный волк.
Князь хотел спросить ее, но передумал, наткнувшись на немигающий взгляд. Туманная фраза повисла в воздухе…
— Чего добиваешься, волчица? — между тем задал он совсем другой вопрос.
Она не ответила, но слабая улыбка тронула уголки ее губ. Дочь леса протянула руку и медленно провела ею по его щеке, заросшей в пути щетиной. В этот миг волчьи глаза вдруг озарило чувство, более подобное человеку, чем зверю. Но мужчина находился в уверенности, что то луна отразилась в блестящих сапфирах ее очей.
Всилемар прижал ее горячую руку к своим губам, запечатлев поцелуй на обманчиво хрупком запястье. Сам себе подивился… Он не хотел допускать тех запретных мыслей, что роятся сейчас в его голове. Но князь вдруг почувствовал себя нерешительным юнцом, стыдящимся своих порывов. А волчица?.. Разве примет его порыв?
Но ее кожа пахла сладким дурманом. Ядом, что проник в его тело. И чудился в этом и соблазн, и запрет. Дочь леса лишь с лукавством смотрела, будто читая чужие мысли, и давала время собраться с духом.
Человек прогнал прочь свою нерешительность. Будь, что будет. Пусть не выйдет он живым из этого леса за то, что позволил себе посвоевольничать. Будь, что будет…
И как только он отпустил себя, все животное, что было заперто в нем, тут же проснулось… В тот же миг он позабыл свой страх и боязнь перед нелюдями. А волчица поборола бьющееся внутри предостережение.
Он сжал ее в кольце рук своих… Женское тело казалось покорным, что глина под его руками.
И больше не было князя. Не было волчицы. Не было имен. Одна лишь светлая ночь и два тела, сплетенные на вересковом ложе…
Он просыпался тяжело. Сон затягивал, как сыпучий песок, и лип к телу, словно клейкое тесто. И несмотря на свежее утро, всюду, ему казалось, все еще разливался тягучий колдовской запах.
Всилемар находился на поляне один, лишь только его конь стоял рядом, привязанный. Волчицы не было видно рядом, будто она растаяла от брызг утреннего света.
Но, впрочем, это ему показалось к лучшему. Тем проще затем отправиться князю домой, к семье и невесте.
Только сердце Всилемара грызло странное, доселе непривычное чувство… Но оно не помешало человеку как можно скорее исчезнуть из проклятого темного леса.
Минуло с тех пор три зимы. Князь уже и думать забыл о несостоявшейся поездке в Фольи. Но нет-нет да казалось ему, что жена не мила: стан ее казался недостаточно изящным, волосы слишком серы, а глаза и вовсе тусклы, хотя ночами покои молодой княгини пустовали нечасто. Только отчего-то в глазах ее мужа иногда мелькали грусть и надежда…
То было обычное утро. Одно из многих, ничем не лучше и не хуже других. Тогда Всилемару доложили, что к нему прибыли незваные гости.
Слуга, что принес новость, отчего-то тушевался. Он один из первых увидел гостей: богато одетых, с гордыми спинами. Такие не привыкли каждый день гнуться, опуская глаза к полу. Но незнакомцы не назвали титулов, чем немало удивили робкого юношу. Не смотря на это, заинтригованный князь велел пропустить нежданных гостей.
Всилемар страшно удивился. Ему показалось, что то было наваждением. Пред ним стояла прекрасная женщина, одетая, как царица: в длинное платье цвета синей ночи, расшитое драгоценными камнями. В ее ушах звенели тяжелые серьги, в волосах переливались алмазные нити. Но все в ее облике выдавало, что гостья нездешних мест.