И князь знал, откуда она… Слишком старался забыть ту ночь, что навсегда перечеркнула его жизнь на до и после.
— Виерра… — выдохнул он.
Женщина понимающе улыбнулась. Она держалась с волчьим достоинством, но в ней не ощущалось чванливости, что так свойственна человеку. Рядом с ней стояли два волчьих брата, с настороженностью посматривая вокруг. Не сразу Всилемар заметил и ребенка, державшегося за дорогую ткань материнской юбки. Волчий выкормыш притаился, щурясь на ярком свете.
Повисло молчание, тягучее, как смола.
— Зачем ты пришла сюда? Чего ты хочешь, Виерра? — гневно произнес князь. Но сам себе не признался бы, что за яростью его стоял страх: вдруг ему не удастся удержать маску безразличия? — Хочешь золота? Я откуплюсь!
Женщина молча выслушала его, не выдавая эмоций. Лишь сжатые в кулаках пальцы побелели.
— Мне не нужны твои деньги, князь. Я пришла не за этим.
— Тогда что? — растерянно воскликнул он. — Что ты хочешь за то, чтобы снять свои чары?
— Чары?.. — удивилась волчица. — Думаешь, я околдовала тебя? — она рассмеялась. — Если бы так…
Ее голос звучал печально. Она прошептала так тихо, что Всилемару пришлось сделать шаг ближе, чтобы услышать:
— Если б я позвала, князь, — ты бы тут же пришел. Бежал, что есть мочи, да так, что конь твой бы пал. Но я не звала…
Отчего-то Всилемар почувствовал стыд. Он опустил глаза.
— Мы никогда бы не смогли бы быть вместе, — признал он. — Не бывать такому, чтобы волчица стала княжеской женою.
Мужчина прошелся по ее коже своими словами, как солеными розгами, но Виерра выдержала и этот удар. Лишь тихо ответила:
— Я знаю, мой князь. Можешь быть спокоен, ваши золотые клетки меня не прельщают. Их блеск не заменит мне света луны. Я пришла не за этим… Посмотри на меня, князь мой. Имей смелость взглянуть мне в глаза. Ничего не замечаешь? Разве не понял ты сразу, для чего оказалась я в твоей обители?
Всилемар промолчал. Он боялся высказать свои предположения вслух, чувствуя, как нелепо алеют от стыда его щеки. Это волки всегда говорят прямо, целясь в лоб своими словами, как стрелами. Люди так поступать не привыкли.
— Поздоровайся со своим сыном, Всилемар, — сказала волчица.
Мальчонка, доселе державшийся за мамкину юбку, с мужеством вышел вперед. Синие глаза его сверкали на загорелом лице, янтарно-светлые волосы растрепались. В нем чувствовались волчий дух, сила детей леса и их бесстрашие. Но за всем этим в его венах, без сомненьях, текла княжеская кровь.
— Здравствуй, отец, — с вызовом произнес мальчишка.
Всилемару ничего не оставалось, кроме как протянуть ребенку руку.
Так, во владениях князя прибавился новый жилец. И пусть молодая княгиня была в ярости, гневаясь на неожиданно появившегося бастарда, волю Всилемара никто не смел нарушить. Это по людским законам мальчик никто, а по волчьим — законный его сын. Но всеми силами старался забыть Всилемар волчий дух, что засел в сердце первенца.
Все были удивлены и обескуражены. Неизвестно откуда появившегося ребенка окружили заботой и вниманием. Князь воспитывал его наравне со своими детьми, рожденными в браке.
И вроде бы ничем не выделялся среди них мальчик… Только глаз таких, ярко-синих, ни у кого не встретишь. Да тоска, что грызла его душу, с каждым днем становилась все сильнее.
Смотрел он часто на лес, что открывался за владениями князя, и слушал ночами волчьи песни. Сам он не ведал, отчего душа его выла, заключенная в клетку тела. А волки, такие далекие, жестокие звери, так и манили княжеского сына.
А волчья песнь все звенела отчаянно да летела, устремляясь навстречу луне…
Глава 19
Убрав с моей шеи удавку, Ларре Таррум думал, что я отправлюсь на север — туда, где меня ждет мой дом. Но он ошибся: как только свобода оказывается в моих лапах, я сворачиваю в край дремучих и непроходимых лесов, плодородной земли и яркого солнца. Я бегу так быстро, что кажется, обгоняю стремительный ветер, и вскоре достигаю Лиеса. Он встречает меня молодой зеленью, стелющейся под лапами и нежными молодыми листьями, трепещущими на тонких ветвях. Мне хочется замереть, остановиться и лечь на мягкий ковер, куда более приятный моему сердцу, чем увиденный в Кобрине, в поместье Таррума, — из дорогого сукна, бергский.
Горят, словно свечи во тьме, первоцветы. Всюду белеют искрами раскрывшие бутоны ветренницы, распускаются хрупкие и тонкие пролески, вдалеке мелькают пятна пестрых адонисов. А за ними, дальше, появляется сон-трава. Ее нежные стебли покрыты густым серебристым пухом, а цветы понуры, с заостренными лепестками, и пахнут тягуче-весенне. Айсбенг давно позабыл этот дух. Желанный медовый запах хочется пить глотками.