Большую часть комнаты занимала гигантская гримерная, с развешанными повсюду костюмами и маленьким столиком в углу. В мгновение ока Гвендолин очутилась там.
— Прежде всего, музыка, — сказала она, вставив в магнитофон кассету с надписью «Пляски в серале», и нажала на кнопку.
Бас-гитара и барабан с ходу задали размер четыре четверти. Высокое звучание струнных, контрастируя с низкими голосами гобоев, создавало чувственную атмосферу томности и неги, которая и должна царить в султанском гареме. В комнате ничего вроде бы не изменилось, но явственно ощущалась перемена, произведенная музыкой. Казалось, сам Восток, загадочный и манящий, воцарился вокруг. Вот кричит с высокого минарета муэдзин, вот прошел караван верблюдов, всюду пальмы, яркий солнечный свет. Юная красавица, опираясь на руку евнуха, встала с подушек и подошла к возвышению у беломраморного бассейна, полного изумрудной воды. Пускай за окном вьюга — дадим жару!
Гвендолин вспомнила уроки восточного танца, которые брала у знакомого хореографа, и тренированное тело с легкостью отозвалось на понравившуюся мелодию. Сама музыка подсказывала неспешные, грациозные, как бы растекающиеся телодвижения. Зазвучало барабанное соло, бедра закачались в такт с ритмом музыки, затем темп вдруг упал — и мускулы живота молодой женщины завораживающе заходили под строгим деловым пиджаком.
Теперь ее воображение рисовало караван верблюдов, бредущих ночью через безжизненные пустынные пески к вожделенному оазису. Напротив, на стене, висела стилизованная маска леопарда, но глаза Гвендолин видели не пятнистую морду, ловкого убийцы антилоп, а надменное и красивое лицо молодого шейха, окруженного роем полуодетых одалисок.
Интересно, кто устанавливает очередь посещения жен в гареме? Помощник старшего евнуха, евнух? Или сам султан или шейх?
Пользуется ли внеочередным правом доступа к повелителю любимая жена?..
— Какая чушь, — пробормотала Гвендолин, внезапно остановившись.
Тряхнув головой, она бросилась к шкафчику с надписью «Восточная танцовщица» и распахнула дверцу. Затем сняла с себя классический двубортный пиджак вместе с белой блузкой и недовольно повертела в руках отделанные монетами лифы. Затейливые и блестящие, они имели один существенный недостаток: маленький размер, из-за чего были впору разве что девочкам — подросткам.
Лиф среднего размера, который Гвендолин все-таки обнаружила, еле-еле прикрывал ее пышную грудь. Все остальное пришлось замаскировать при помощи золотого мониста.
Оставалось преобразить бедра. Узкую серую фланелевую юбку заменило алое подобие шифонового шарфа, охватывающего тонкую талию, но оставляющего открытым пупок, и шелковых лент, обвивающих при движении стройные ноги новоявленной наложницы.
Нанизав на пальцы золотые кольца и перстни и надев на запястья узорные браслеты — увы, все сплошная дешевая бижутерия, — Гвендолин подошла к огромному зеркалу, вделанному в стену гримерной.
— Ну что ж, с восточным нарядом полный порядок. А вот лицо… волосы…
Светлые волосы и европейски правильные черты лица, не шли ни в какое сравнение с блестящими черными косами, чарующим разрезом узких миндалевидных глаз красавицы Дезире Джонс.
Привычно-быстрым движением Гвендолин зачесала волосы наверх, украсив себя диадемой из «драгоценных камней». Золотая шелковая чадра спрятала от нескромных взглядов лицо, оставив открытыми лишь большие карие глаза.
Воспользовавшись косметикой, в изобилии лежащей на столике, молодая женщина покрыла веки золотыми тенями, обозначила контур глаз карандашом и густо накрасила ресницы. Потом показала язык своему отражению и медленно, призывно-томно закрыла нарисованные знойные глаза. Проведя такую своеобразную репетицию, она отступила на три шага от зеркала, и в который раз оглядела себя.
— Еще «сапфир» в пупок, — решила она.
С нарядом было покончено. Оставались имя и пожелание.
После недолгих поисков среди переводных картинок живот восточной красавицы украсила стилизованная под арабскую вязь надпись «Поздравляем шефа», а груди приобрели каждая свое имя, соответственно «Феликс» и «Миллингтон». Мускусный аромат духов «Жемчужина первой ночи» стал последним штрихом в образе лукавой обольстительницы султанов, эмиров и прочих шейхов.
Обнаженные руки Гвендолин начали изгибаться подобно двум змеям, а мышцы живота и бедер словно заструились, создавая восхитительное, чарующее зрелище. Эротическая подоплека была налицо: восточная музыка определенно возбуждала, наряд был более чем провокационный, а исполняемый танец казался прелюдией интимного акта.