– Эдвард, позволь нам еще раз взглянуть на фотографию твоей мамы, ту самую, на корабле, – попросила Елена, с удовольствием отмечая перемены, произошедшие с посветлевшим лицом Эдварда.
Минуту спустя Елена внимательно разглядывала каждый дюйм на старинной фотографии, сохранившей через много лет яркое, чудесное мгновение давно минувших дней.
Редкие перистые облака в далеком южном небе, белые чайки над волнами, пестрый букет женской красоты и молодости посредине палубы шикарного белоснежного лайнера, и десятки поклонников и случайных пассажиров, наслаждавшихся летним днем, расположившихся за кофе и прохладительными напитками, спрятавшись от зноя под зонтиками. До резкой боли в глазах Елена вглядывалась в профиль мужчины слева в ближнем от группы девушек ряду. Молодой мужчина, не больше сорока лет, нос с благородной горбинкой, в руках дымящаяся сигара, на губах плотоядная улыбка, взгляд жадный, оценивающий, устремлен в самый центр искрящейся смехом, радостью и молодостью женской компании, туда, где блистала Николь, юная будущая мать Эдварда.
Решив проверить свои подозрения, она обратила внимание Эдварда и Эндрю на этого мужчину и посмотрела на их реакцию. Несколько минут они молча приглядывались к полустертым чертам лица, а потом одновременно изумленно выдохнули:
– Доктор Альберт…
Истина была несомненной, так как три человека, не сговариваясь, не могли прийти к одному и тому же выводу. Ошибки быть не могло. С полуистлевшей фотографии двадцатилетней давности завороженными, влюбленными глазами на юную Николь смотрел молодой доктор Альберт. Елена припомнила его реакцию на эту фотографию, он тогда сказал, что ему не по себе, жарко и хочется пить. Он узнал себя на фотографии и поспешил скрыть тайну прошлого. А еще Елена тут же вспомнила слова Эдварда: «…Это мама на ее первых гастролях по миру - Лондон, Париж, Рим, Касабланка, Кейптаун…»
Кейптаун…Кейптаун… Кейптаун…
У Елены потемнело в глазах, гулко и тревожно забилось сердце. Кейптаун… «ПОМНИ К-Н»
Как стеклышки разноцветного калейдоскопа, любимой игрушки далекого детства, проведенного в заснеженном Санкт-Петербурге, постепенно складывалась яркая и страшная картинка тайной жизни доктора Альберта. Картинка любви и ненависти, страсти и страдания, жизни и смерти. Что-то произошло между юной обворожительной Николь и доктором Альбертом в Кейптауне двадцать лет назад. Что-то происходило потом в их жизни, протекающей в параллельных мирах. Что-то такое, что привело к трагедии в старинном английском замке Лакримоза много лет спустя.
Елена, справившись с волнением, попросила Эдварда и Эндрю в интересах следствия и в целях безопасности никому не рассказывать об этом открытии. До обеда оставался еще час, и Елена решила побыть наедине с собой, чтобы спокойно обдумать новые обнаруженные улики. А Эндрю пора было готовиться к обеду, так как при всем желании помочь расследованию, он ни на минуту не забывал о добровольно принятых на себя обязательствах штурмана гибнущего корабля.
Оставив озадаченного Эдварда у себя в комнате, они тихонько двинулись к комнате Елены вдоль темного коридора. Комната Эдварда была очень уютной, прекрасно обставленной, со всеми удобствами, и считалась одной из лучших гостевых комнат в замке, но была расположена в самом дальнем углу правого крыла второго этажа замка. В самом темном и сумрачном углу довольно мрачного длинного коридора, по стенам которого с обеих сторон рядами висели старинные фамильные портреты членов семьи и предков семейства Эшли.
Если все левое крыло было украшено подлинными шедеврами мастеров старинной живописи, то правое крыло полностью было посвящено родословной Эшли на протяжении многих веков. С темных полотен внимательно и мудро смотрели глаза мужчин и женщин, которые видели жизнь, видели радость и горе, боль и страдания и гордо хранили в своем молчании все семейные тайны.
В этом крыле было скудное освещение и пугающая тишина. Елене было не по себе идти под взглядами десятков глаз, ей казалось, что предки Эшли что-то шепчут ей вслед, и она спешила выбраться из этого жутковатого коридора. Ускорив шаг, она буквально наткнулась на внушительную высокую фигуру женщины, укутанную в черную шаль, которая стояла со свечой в руке возле одного из женских портретов Эшли и отрешенно смотрела на него. Столкновение было столь неожиданным, что Елена просто потеряла дар речи и уставилась на Миранду, как на привидение.