***
Странная штука - память. Тыщу раз ходила по этому чертову больничному коридору, а все никак не запомню, какого цвета тут стены и какая по счету папина палата. Заглядываю во все подряд - чужие люди, незнакомые лица...Навстречу идет сутулый молодой человек в очках - помню! Это же папин студент - Спасокукоцкий! Папа в свое время про него такую историю рассказывал - хоть в книге пиши! Как-то принимал папа экзамен, а Спасокукоцкий пришел такой мутный-мутный, одна линза в очках треснула, костюм мятый - по всему видно: здорово погулял вчера. Ну и - ни в зуб ногой... А вообще-то он слывет толковым парнем, на лекции ходил, предметом интересовался. Папа хотел пожалеть - ну, с кем не бывает, только ручку над зачеткой занес, как Спасокукоцкий нагнулся к нему, дыхнул перегаром и говорит: ' Дмитрий Леонидович, слушать надо совесть, а не жалость'. Папа и отправил его на пересдачу.
Чудила этот Спасокукоцкий - смотрит так воровато, запуганно, от больных шарахается. Увидел деда столетнего, высохшего, на костылях, - аж споткнулся, потом как припустил - чуть не бегом по лестнице! Из последних сил стараюсь не засмеяться.
А вот и папина палата. Опять-таки, никак не запомню ни расположения коек, ни папиных соседей, вечно теряюсь, как в первый раз. Сегодня папа почему-то один, хотя нет - на кровати у стены, похоже, кто-то спит, завернувшись в одеяло, а так - больше никого, только папа. На тумбочке - груда книг, папки какие-то, наверно, Спасокукоцкий приволок курсовые на проверку. Отец читает! Хоть бы раз репертуар сменил, честное слово.
-Здорова-а! - ору чуть не в самое ухо.
-Ну, хоть ты здорова, и то хлеб! - снимает очки и улыбается.
-Как жизнь?
-А что мне? Считай - лишний отпуск, кормят неплохо, вчера вот борщ давали...
Это камни в наш с мамой огород - готовить мы не умеем, питаемся дома обычно чем бог пошлет: то пельменями, то сосисками. Папа часто ругает нас, говорит, что желудок из-за этого испортит...Только с желудком у него все в порядке, а вот в легких - рак, хоть он и не курил никогда, только в институте, пока на маме не женился.
- Как твоё лечение, что доктор говорит? - дурацкий вопрос: как будто доктор больному правду скажет!
-Химиотерапию легко переношу. Это женщинам тяжело - волосы выпадают, красота теряется, а я уже который год лысый, как колено, мне то что!
Папа храбрится. Но голос у него усталый, лицо осунулось, посерело...Под цвет больничным простыням и пододеяльникам.
-Как успехи твои, дитя кандидата филологических наук?
-Романовна тебя в школу вызывает...- строю виноватую гримасу.
Тихо смеется.
-Вчера к Николай Палычу, что у окошка лежит, жена приезжала из деревни, м-м-м, как там, Залядье, кажется, так вот она села у его кровати и полчаса без перерыва тараторила: 'А стена в хлеву покосилась, а бурая свинья заболела, а младший из школы двойку принес...', он только вставлял иногда: 'Приеду - починю, приеду - к ветеринару отвезу, приеду - за уши надеру... ' . А сам - еле-еле душа в теле...Но держится - молодец! Сломит болезнь!
-Правильно! Вот ты мне возьми - и уши надери!
-Большая ты уже - уши драть, раньше надо было! Такие, как ты, ну на пару лет старше, уж и мамами становятся! Вон Мишу, это тот молоденький, кареглазый, - неужели не заметила?- недавно его невеста посетила. Девочка совсем, на тебя похожа, только повыше чуть-чуть, а живот уже - пятый месяц, а то и больше... Мишка сам ребенок еще, так смеялся, ухом к ее животу прижимался...Смешные они...Хоть бы парню дожить сына своего увидеть...
-А что - так плохо?
-Безнадежно. Хуже даже, чем у Николай Палыча... Пару месяцев - и то нет гарантии...Знаешь, я тогда даже подумал: пусть бы Бог или судьба или кто там еще отнял у меня от жизни это время и прибавил Мишке, чтоб дожил он, посмотрел, порадовался...Я ведь так радовался, когда ты на свет появилась, смешная такая была...как ползать училась, ходить, говорить...Причем говорить начала со лжи - ткнула в меня пальчиком и сказала: ма-ма!
-И ты называл меня врушкой!
Сентиментальность - это симптом болезни или побочный эффект лекарств? В самой едкой грусти всегда есть что-то смешное...И мне было почти смешно видеть своего папу таким... Почти - потому что вообще было больно.
-А что там мама?
Так, началось...Только не показывать своих сомнений...
-Занята очень, работа...
Смотрит в глаза и улыбается:
-Врушка!
-Ты что! - догадался??? Как? Откуда? О чем?
-Я несколько лет назад в чьих-то мемуарах прочел о том, как умирала жена Рокфеллера, не помню уж точно, какого именно из Рокфеллеров, стерлось имя. Так вот, находясь на смертном одре, она попросила принести ее любимое платье. Умирая, женщина так вцепилась в эту тряпку, что пришлось отрезать кусочки ткани - мертвые руки не смогли разжать. - взгляд у отца становится туманным, как всегда в те моменты, когда он погружается в свои мысли. Он говорит, обращаясь к какому-то невидимому слушателю. Или к себе самому? Не знаю. - Меня этот случай позабавил. А вот недавно, в бессонницу, мне вдруг приходит в голову: когда станет совсем плохо, когда почувствую смерть, позвать вас - тебя и маму - самых дорогих, самых родных мне людей - взять вас за руки...и не отпускать, не смотря ни на что... А потом я вспомнил про эту... - многим ли я буду лучше ее? Любя, всегда даешь свободу...