— Клянусь тебе, Абасгулубек, случись все это с тобой, ты еще раньше взялся бы за оружие. Разве можно отнимать у человека землю, раздавать ее другим? Но дело даже не в этом, можно, в конце концов, свыкнуться с потерей богатства. Но как смириться с тем, что твое имя втаптывают в грязь, что тот, кто еще вчера пас твой скот, сегодня стал господином? Как перешагнуть через это?
— Пастух тоже человек, Кербалай.
— Бек, я прожил долгую жизнь. И было много всякого — и добра, и зла. Я потерял своего единственного сына. Привык переносить невзгоды. Пришла новая власть. Организовали комбеды. Конфисковали у меня половину земель. Теперь создают колхоз и хотят отнять у меня все, даже коней, волов, арбу.
Говоря, он вспоминал недавнее прошлое. Гамло вернулся из заключения. Однажды ночью он постучался к нему. Кербалай открыл засов, он протиснулся в комнату.
«Что-то происходит, Кербалай. По дороге в Карабаглар я слышал выстрелы. А потом чьи-то крики и стон...»
Они наскоро оседлали коней и поскакали к старой разрушенной крепости, где раздваивалась река. Скоро должно было светать. На дороге послышался скрип арбы, запряженной волами. Они отвели коней в кустарники, затаились. Когда арба подъехала, увидели свисающие с арбы ноги, накрытые кое-как старым паласом, и пятерых всадников. Кербалаю почудилось, что один из голосов принадлежал Иману. Но о чем говорили, Кербалай не расслышал. Арба скрылась за поворотом, и они погнали коней к крепости. Гамло сломал какую-то ветку, зажег ее и поднял, как факел. Прошел меж сваленных, в беспорядке камней, осветил стены. На стене белели следы пуль. Гамло нагнулся, почему-то шепотом сказал: «Кровь».
На следующий день пронесся слух, что, возвращаясь ночью из Веди, Иман с товарищами попали у крепости в засаду, устроенную кулаками, и в завязавшейся перестрелке убили троих.
«Пора готовиться, Кербалай», — сказал Гамло.
«Нашла коса на камень. Но теперь их очередь».
Прошло две недели, пока они достали оружие, перетянули к себе десятка три людей. И Кербалай Исмаил поднял бунт...
Абасгулубек видел, что невозможно переубедить Кербалай Исмаила.
— Кербалай, положи свою папаху перед собой и еще раз крепко продумай все. Ты хорошо знаешь, чем кончится то, что ты заварил. Людей у тебя нет, оружия тоже...
— Зато у меня есть честь и мужество. Как-нибудь перебьемся, бек.
— Ты много говоришь о чести. Не мешает подумать, что ты будешь делать дальше.
— Хуже, чем сейчас, не будет. А смерть, как жизнь, дается человеку лишь раз. — Хотя последние слова были сказаны твердо, Абасгулубек почувствовал в них одиночество и тоску. А может, ему просто показалось.
Он поднялся. Встал и Кербалай Исмаил.
— Я постараюсь, чтобы пока не присылали солдат. Подумай, взвесь все, приди к какому-нибудь решению. Черёз неделю я снова приеду к тебе.
— Не беспокойся и не вздумай жалеть меня! Я не так слаб и беспомощен, как тебе показалось. Можешь поехать и направить сюда солдат! — зло прокричал Кербалай.
— Если надо будет... пошлю. Это нетрудно, — спокойно произнес Абасгулубек.
Минутой раньше он хотел подать на прощанье руку, но после этих слов повернулся и вышел.
Халил, увидев Абасгулубека, наконец успокоился. Жив-здоров. Птицей взлетел на коня. Неужели вернулся с доброй вестью?
Абасгулубек дал знак трогать. На молчаливый вопрос Халила резко махнул рукой: приезжать к такому человеку было напрасной затеей. Тем более — говорить с ним.
Трое всадников выехали из села. Когда они проезжали ущелье, послышался отдаленный гул. Будь это весной, они подумали бы, что ударил гром. Или с гор несется бурный поток. Только доехав до подножия холма, они поняли, что в горах люди Кербалая упражняются в стрельбе.
Талыбов подъехал к Абасгулубеку. Тихо спросил:
— Каков был ответ?
— Напрасно ездили.
— Что ж, пусть пеняет на себя. Проучить его легко.
— Проучить легко, но сколько будет ненужных жертв!
Они проехали между высохших ив. Перед узким мостиком вытянулись гуськом.
— Мы даже не узнали, что они сделали с председателем колхоза, — сказал замыкавший группу Халил.
Абасгулубек только махнул рукой.
Проехали по узкой тропинке, над которой нависла скала. Абасгулубек поднял голову и посмотрел на вершину; в расщелинах чернели гнезда птиц. На самой вершине, куда никто не осмеливался подняться, он знал, находились ульи диких пчел. Летом, с наступлением жары, по этой скале сочился мед...
Абасгулубек на мгновенье прикрыл глаза, и ему почудилось, что Кербалай ради меда взобрался на эту скалу. Пчелы еще не знают о его приходе. Но пройдет время, они облепят его. Отбиваясь, он отступит к краю скалы, сорвется вниз, в ущелье, упадет на острые, как лезвие ножа, камни.