И настолько зримой была эта картина, что Абасгулубек, перегнувшись в седле, посмотрел на блестевшую белой змейкой реку, на громоздившиеся друг на друга скалы, словно следил, как падает Кербалай.
Впервые за много часов на сердце Талыбова было легко и спокойно: они возвращались обратно. Он думал о рапорте, который представит начальству. Как он будет рекомендовать Абасгулубека? Стоит ли отмечать, что с Кербалаем говорил Абасгулубек и в общем-то потрудился больше всех? Не останется ли тогда в тени он, Талыбов? Не скажут ли ему: а чем занимался ты? Ведь они послали его старшим над ними. Быть может, поговори он сам с Кербалай Исмаилом, смог бы переубедить его? К тому надо было идти не с предложением мира, а с ультиматумом. А как же Халил? Его надо отметить обязательно. Как руководителя одного из первых колхозов. Правда, он ничего особенного не сделал...
— Халил, они ослеплены ненавистью, — сказал Абасгулубек. — И мы не смогли помочь им прозреть. Они говорят, что взялись за оружие, защищая свою честь. Поверь мне, из-за своей глупости они потеряют не только честь. Кербалай Исмаил прожил свою жизнь, не сегодня-завтра уйдет на тот свет. У меня создалось впечатление, что, уходя, он хочет многих потянуть с собой в могилу.
Халил даже не откликнулся на его слова. Его задумчивость и неразговорчивость удивили Абасгулубека.
— Ты чего задумался, Халил? — спросил он.
— Эх, дел у нас — непочатый край!.. На станцию должны были привезти семена. Я поручил, правда, но не знаю, перевезли или нет. Обещали дать колхозу трактор, готовился всем селом выйти на станцию — встречать. Но где найдешь водителя?! Словом, все идет не так, как хотелось бы.
Председательство совсем изменило Халила. Двух дней не прошло, как уехал из колхоза, а тоскует по работе. И вообще Халил всегда был таким: за что ни возьмется, делает на совесть. А работа в колхозе увлекла его.
Так думал Абасгулубек, время от времени поглядывая на Халила.
Вдали виднелось прилепившееся к подножию горы село Азиз.
Они сидели в той самой комнате, где были накануне. Талыбов поблагодарил Ширали, который нес в каждой руке по стакану чая.
— Очень обременили мы вас, столько хлопот доставили. Когда приедете в город, обязательно приходите ко мне. Вы знаете, где находится мой дом? Бывали в городе, на базаре? Очень хорошо. Через два дома от базара.
— Ну что вы, какие хлопоты! Лишь бы почаще приезжали. В то время как Ширали нагнулся, чтобы поставить стаканы на
скатерть, в соседней комнате послышалось чье-то всхлипывание.
Стакан упал из рук, кипяток обжег руку Ширали; зажав обожженные пальцы под мышкой, он выбежал в другую комнату.
Немного погодя он просунул голову в дверь и позвал Халила. Всхлипывание стало, слышно еще яснее. Похоже, жена Ширали что-то говорила, о чем-то умоляла Халила. Талыбов испуганно взглянул на Абасгулубека. Тот, в свою очередь, недоуменно пожал плечами.
Халил вернулся в комнату.
— Что случилось? Кто там плачет? — спросил Абасгулубек.
— Гамло прискакал за нами, — сказал он, улыбаясь.
И тут случилось неожиданное. Талыбов подпрыгнул, словно брошенная на землю резиновая кукла. Сунул дрожащую руку в карман и с усилием вытащил пистолет.
— Я не дамся им, — сказал он.
Абасгулубек поднялся.
— Талыбов, оказывается, ты взял с собой оружие? Так ты выполняешь уговор?!
Талыбов медленно направил пистолет в сторону Абасгулубека: Глаза его бегали, рука дрожала, — казалось, он боится всего на свете: своего же пистолета, Гамло, Абасгулубека, Халила, а быть может, самого себя.
Халил, увидев, что он делится в Абасгулубека, шатнул было к Талыбову. Дуло пистолета тотчас метнулось к нему.
— Да, я взял оружие, бек, взял! И взял его не из-зa Кербалай Исмаила, из-за тебя. Змея есть змея: что черная, что серая. Я не верю тебе! Ты был помещиком и остался им. Разве ты захочешь, чтобы Кербалай Исмаил сложил оружие? Как же надо потерять бдительность, чтобы позволить тебе и Халилу защищать интересы пролетарской революции! Вы отлично разыграли эту комедию. Вы хотите отдать меня в руки врагов. Ибо среди вас единственный настоящий большевик — я. Но знайте: сдав меня врагу, вы не спасете своих подлых жизней. Я перестреляю, вас. Не подходите!
Абасгулубек и Халил стояли, не зная, что предпринять.
«И этот слизняк называет себя большевиком! Говорит о пролетарской революции! Это опасный человек. Ради своего спасения, ради своей выгоды он может спокойно поступиться жизнью других».
На крик Талыбова в комнату вошел Ширали. В его руке было ружье. На этот раз дуло пистолета вернулось к нему.