Талыбов почувствовал, что голос Кербалай Исмаила срывается, что он вот-вот заплачет.
...При свете луны меж надгробных камней, темнеющих на холме, ехал всадник. Это Талыбов возвращался в Веди. Небо было усеяно звездами. Скоро, совсем скоро взойдет солнце, которое растопит снег в горах и уберет завалы с дороги.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Они лежали на снегу. Схваченный за ночь морозом снег напоминал марлю. Не было конца-краю этой марле; она покрыла горы, ущелья, долины гор, на которых растили пшеницу.
Опустив голову и сжав пальцами четки, Кербалай Исмаил стоял у ног убитых.
Кербалаю вдруг привиделось, что два друга воскресли, встали, а он опрокинулся на спину, — повернулось вспять колесо судьбы, переменилось время.
Лоб покрылся холодным потом, он закрыл и открыл глаза, пытаясь избавиться от этого наваждения.
Мужчина с отвислыми усами, сидевший на камне, щелчком пальца стряхивал пепел с папиросы на снег. Все молчали, никто не осмеливался взглянуть на убитых. Это было самое серьезное дело после того, как Кербалай Исмаил закрыл «границу». Первые жертвы не принесли ожидаемого спокойствия, уверенности в своих силах; случившееся лишь потрясло их.
Никогда Кербалай не мог представить, что станет участником такого преступления. Странная мысль пришла в голову: словно он сознательно сбился с пути, оказался в болоте, где вместо воды и жижи — кровь. Он сделал лишь шаг, но уже вся ступня в крови. Если двинется дальше, кровь подступит к горлу, он захлебнется в ней. А назад пути нет...
— Боже, храни нас, — вздохнул Кербалай, проведя рукой по щеке. Огрубевшая на морозе ладонь оцарапала лицо. Только сейчас он узнал сидевшего на камне человека.
— Магеррам! — прошептал он.
Племянник опустил на землю приклад винтовки и, опершись на нее, нехотя поднялся, медленно приблизился к Кербалаю, спросил, не поднимая глаз:
— Да?
— Погляди, куда запропастился этот проклятый богом...
— О ком ты?
— Я говорю о Гамло.
С недавних пор Магеррам стал отпускать бороду. Белки его глаз были в мелких красных прожилках, а лицо напоминало кожуру граната. Он походил на бесконечно усталого, измученного человека.
— Да, наломали мы дров, дядя. До сих пор у нас был один враг — род Усубоглу, а теперь мы на ножах с самой властью. С той самой, которую покойный...
Он не докончил фразу, предательский комок подступил к горлу. Магеррам махнул рукой, повернулся и направился к пропасти.
В девятнадцатом, когда жители Веди уходили в Иран, Магеррам был подростком. Закинув за спину ружье, он примкнул к беженцам. Ждали внезапного налета дашнаков. На одном переходе до моста Шахтахты дорога свернула к расщелине между двух гор. Крестьяне из ближних сел сообщили, что аскеры Халила-паши установили на горе пушку. Повозки остановились. Среди беженцев поднялась тревога. Абасгулубек и Халил скакали вдоль растянувшегося обоза, выкрикивая на ходу:
— Всем, кто носит оружие, занять окрестные высоты! На повозках оставаться лишь женщинам и детям!
Магеррам старался держаться близ Абасгулубека. Он гордился, что Абасгулубек не боится принять бой с аскерами в красных фесках, не собирается уступать им.
После долгих переговоров турки убрали пушку. И через несколько минут на том месте, где она стояла, появилась фигура Абасгулубека. Словно радуясь наступившей развязке, повозки, навьюченные ослы и верблюды, отары быстро прошли этот участок дороги.
Абасгулубек стоял на вершине горы почти два часа, пока не проехала последняя повозка.
С той минуты, как Магеррам увидел труп Абасгулубека, ему все время вспоминались события тех дней. Магерраму припомнился даже разговор с дядей, предшествовавший вступлению его в отряд Абасгулубека.
— Я уйду с Абасгулубеком.
— В добрый час, — сказал Кербалай Исмаил. — С ним никогда не останешься в проигрыше. Дай бог, чтобы ты хотя бы походил на его тень.
«Он хотел, чтобы я походил на его тень. Но даже с мертвым с ним трудно сравниться. Дядя никогда не был так рассеян. Даже живого его он так не боялся», — думал Магеррам, подходя к краю пропасти.
— Гамло, эг-гей!
«Гамло, эг-гей!» — отозвалось ущелье.
— Не откликается, дядя, — сказал Магеррам, возвращаясь назад.
— Покричи еще, надо решать, что делать дальше...
Люди Кербалай Исмаила находились здесь с самого вечера. Ночью они разожгли костер из веток можжевельника. Сидели, сбившись в круг. Кербалай ворошил хворостиной угли в костре. Все молчали. Гамло чистил разобранную винтовку. Думал про себя: «Раньше Кербалай ворошил золу, теперь перешел на угли. И нам пора переходить от ружей к пушкам».