Возможно, Кэролайн озвучила то, что пришло в голову всем или, по крайней мере, мне, прошептав:
– Ну вот, она добилась своего. Надеюсь только, что она знает, на что идет.
Глава пятая
Не часто мне случалось принимать участие в чем-то, что хоть отдаленно могло бы сойти за важное событие светской жизни. И уж тем более – событие, заинтересовавшее широкую публику. Но к тому времени Эдит уже стала малой героиней бульварных газет, и когда ей и вправду удалось подцепить свою рыбку, те самые журналисты, что открыли ей путь наверх, бросились с жадностью пожинать плоды своей прозорливости. Они превратили ее в легенду, и она их не разочаровала. Одно за другим поступили предложения от «Хелло!» и от «ОК!» – леди Акфилд очень повеселилась – по поводу публикации эксклюзивных репортажей со свадьбы, и хотя им, естественно, ответили отказом, страсти не утихали. Думаю, сперва миссис Лавери не поняла, почему газетчиков не пустили на порог. Подозреваю, она не отказалась бы увидеть Эдит и Чарльза, рука об руку, на обложке, в окружении благородных отпрысков родственников Чарльза, но когда она едва заметно намекнула об этом леди Акфилд, та, к ее ужасу, обернулась к Эдит и сказала:
– У вашей матери редкое чувство юмора. Я чуть было не поверила, что она всерьез.
Естественно, миссис Лавери смеялась до слез от одной мысли, что чуть было не провела леди Акфилд! И никогда больше не упоминала об этом. Как бы там ни было, по самым разным причинам я был чрезвычайно польщен и преисполнен любопытства, когда мне предложили быть шафером на свадьбе, которой предстояло стать свадьбой года – по крайней мере, так писали в газетах.
Я получил приглашение от Чарльза, он написал мне своим очаровательным округлым почерком, несмело интересуясь, не мог бы я оказать ему такую услугу. Актеру всегда нелегко заранее обещать участвовать в светском мероприятии – и не в последнюю очередь из-за неписаного театрального закона, который гласит: если ты придаешь хоть малейшее значение чему-то, кроме работы, значит таланта у тебя нет и в помине. Наверное, если бы мне предложили заглавную роль в «Бен Гуре», я бы отказал Чарльзу, но я был намерен во что бы то ни стало сыграть свою роль в «Апофеозе Эдит».
Изабел позвонила мне тем же утром:
– Я так понимаю, шафером будешь ты? Дэвиду не предложили.
Я ответил так, как подсказывал мне мой долг: что это несколько бессердечно и я понимаю, как ей нелегко.
– Должна сказать, что я тоже так думаю. Знаешь, мне и вправду нелегко. Он страшно дуется, тоска смертная, а ничего не поделаешь.
Делать тут действительно нечего, ответил я, и, в конце концов, я единственный из друзей Эдит, кого Чарльз встречал еще до знакомства с ней.
– Я ему говорила то же самое, но ты же знаешь Дэвида.
– А ты?
– Что ты имеешь в виду?
– Ты в этом принимаешь хоть какое-то участие? Я думал, Элис будет подружкой невесты или что-то вроде того.
Элис – старшая дочь Истонов. Совершенная дурнушка, но при этом очень милая.
– Нет. – В голосе Изабел сквозило разочарование. – Эдит попробовала предложить, но, очевидно, там и так были толпы претендентов, а потому она решила, что будут только маленькие пажи. Так значительно милее, – уныло протянула она. Было понятно, что это еще не все. – Я тут подумала про мальчишник для Чарльза.
– Ты о чем?
– У него будет мальчишник?
– Не знаю. Наверное.
– Но тебя не приглашали?
– Нет. А должны были?
– Да нет, просто Дэвид тут подумал, может, ему или вам вместе стоит что-нибудь такое организовать… – Она замолчала.
– Да брось ты! Мы его едва знаем. Как тебе такое в голову взбрело!
– Пожалуй, ты прав. – (Я подумал, не сидит ли Дэвид в той же комнате.) – Можешь дать нам знать, если тебя пригласят?
Одержимость Дэвида начинала угнетать. Он, очевидно, уже завел привычку время от времени небрежно упоминать Чарльза в разговоре и настроился, что так теперь будет всегда, и настоящим бесчестьем для него было публичное исключение из круга близких друзей Чарльза.