— Слишком Робинька бледный, Оля, — бормочет Галина. — Вадик никогда не ошибается. Если погнал в клинику, значит, что-то выплывет обязательно. Лучше предусмотреть заранее и пропить витамины, чем потом в больнице лежать.
Вот тут я готова согласиться. Если наш добрый дедушка проведет хоть мало-мальски важную диагностику, я возражать не стану. Только можно все обсудить заранее, а не гнать, понукая, словно скотину в загон.
Уже у себя в комнате я смотрю на свое отражение в зеркале. Вытаращенные от страха глаза никого не красят. Открытый рот и выбившиеся из хвоста волосы тем более. Мне хватает и получаса, чтобы из лахудры превратиться в красавицу. Надеваю на Роберта чистый костюмчик и выхожу с сыном в холл. И жду еще полчаса, пока Вадим Петрович Косогоров соизволит явиться. В ужасно дорогом костюме и с айфоном в руке, он быстро спускается с лестницы и, прихватив из кресла черный портфель от Луи Виттона, направляется к выходу.
— Прости, я опоздал, — пробегая мимо, сообщает он без тени раскаяния в голосе. Мне ничего не остается, как схватить Роберта за ручонку и семенить следом.
Свекор деловито подходит к цвета воронова крыла Мерсу. Намытая и отполированная машина отливает на солнце перламутром. Вадим Петрович открывает заднюю дверцу, поджидая нас с Робертом. И как только я усаживаю ребенка в детское креслице, обходит машину с другой стороны и садится за руль.
Я плюхаюсь на заднее сиденье рядом с сыном и замечаю с укором:
— Вы же просили не опаздывать…
— Я просил. Ну, ты-то ничего не сказала, — усмехается Косогоров, наблюдая за моим замешательством в зеркало заднего вида. Я ловлю холодный и пренебрежительный взгляд и негодующе отворачиваюсь. Кажется, или действительно слышу сказанное тихим шепотом «лохарня». Но не собираюсь обижаться или качать права. Признаю, я — лохушка, или набитая дура.
«Зачем ты, спрашивается, приперлась на родину, Оля? Из-за бабушки? Из-за маминого нежелания ссориться с ней и нанимать сиделку? Ты прекрасно знаешь о коварстве Косогорова. О его способности всегда добиваться своего. Кирилл же сотню раз говорил. А ты? Не поверила или просто не слушала. Вот и влипла! А еще парни в аэропорту. Как думаешь, они кого встречали? Решила, что все забылось? Навряд ли!»
Я закрываю глаза, делаю глубокие вдох и выдох, стараясь унять клокочущую внутри ярость. Только я, наивная дура, умудрилась провести ночь в доме врага, решив, что смогу спокойно уехать наутро.
«Кто тебя выпустит и куда?» — пыхчу я от злости и неожиданно открываю глаза, когда раздается истошный сигнал клаксона. Косогоров ведет машину агрессивно, не уступая дорогу и прогоняя в сторону каждого, кто зазевается у него на пути.
— Вы не могли бы сбавить скорость? Вы нас пугаете, — немного нервозно замечаю я, подозревая, что меня сейчас просто пошлют подальше.
Косогоров хмуро зыркает в зеркало, но скорость сбавляет.
— Мамочка, — говорит Роберт, задумчиво глядя в окно, — а мы, когда вернемся домой, сможем поиграть железной дорогой, которую подарил дедушка?
Я не успеваю открыть рот, чтобы ответить, когда с места водителя раздается уверенный голос:
— Конечно, малыш! Я приеду пораньше из клиники, и мы с тобой соберем рельсы, поставим вагоны и поиграем.
«Твою мать, — мысленно ору я свекру и со всей ясностью понимаю. Не будет «жили они долго и счастливо!», никогда не будет! Не наш случай! Конечно, растить ребенка в богатстве гораздо легче, чем в съемной квартире в чужом городе. А мой свекор сделает все возможное, но обязательно настроит ребенка против меня. Всякие насмешливые фразочки, недомолвки, шушуканье, и не пройдет и года, как я фактически лишусь сына. Уезжать надо, — твержу я себе, безотчетно проводя ладонью по кожаной обивке сиденья. — Ну, куда ты поедешь? — твердит мне внутренний голос. — Никто ничего не забыл. Они ждали тебя, Оля! Там, в аэропорту, мелькнул один из прихлебателей Шевелева. Только подойти не решился. Это тебя и спасло. Поэтому самое лучшее сейчас — укрыться за высоким забором Косогоровского особняка. Засунуть свои обидки в задницу и потерпеть. Иначе тебя просто грохнут, дорогая!»
«Придется потерпеть Вадима Петровича как меньшее из зол», — решаю я, наблюдая из окна Мерседеса, как мой свекор лихо въезжает во двор трехэтажного дореволюционного особняка, всеми своими отреставрированными колоннами и лепниной напоминающего торт.
— Приехали, — бросает он строго. Обогнув машину, открывает дверцу со стороны Роберта и достает малыша из кресла. Берет за руку и важно ведет в клинику. А мне приходится плестись следом. Под заискивающие и любопытные взгляды мы проходим в просторную и светлую приемную.