Этот вечер не отличался от других в этом месяце. Иван вернулся со съемок около полуночи, и как обычно застал Артема на кухне с бутылкой коньяка и тлеющей сигаретой зажатой между пальцев. Вид у Соколовского был плачевный: заросшее и заплывшее от запоя лицо, еще бы добавить пару рваных туфель и измазать лицо в саже и выйдет вылитый бомж.
Ваня зашел на кухню и быстро прошел к окну, чтобы распахнуть его. От сигаретного дыма щипало глаза. Прохладный весенний ветерок пробился в прокуренную комнату, Хворостов повернулся к пьяному брату, который вновь затянулся сигаретой.
— Тем, хватит уже! — протянул Иван, садясь на стул, по другую сторону стола.
— Ты то хоть можешь отвалить от меня? — едва ворочая языком, пробубнил Соколовский и налил себе еще одну порцию алкоголя в бокал.
— Я молчал первые недели после похорон твоего отца, я знаю как это тяжело — Иван схватился за бутылку и под недовольный взгляд старшего брата поставил ее на подоконник. — Но может уже хватит, а?
— Отвали от меня — осушая залпом бокал, ответил Соколовский и сморщил лицо.
— Нет, я не позволю тебе больше заливать свое горе алкоголем и наслаждаться горем. Хватит уже!
— Почему никто не хочет отвалить от меня? — Артем поставил локти на стол и неточными движениями ладонями начал закрывать глаза. — У меня, черт побери, горе! У меня вся жизнь пошла под откос.
— Ты идиот, братец! — Иван покачал головой, ему было жаль брата, но потакать более его слабостям он не собирался. — Да, ты похоронил отца, но у тебя осталась беременная жена, которая нуждается в тебе! Очнись! Ты скоро станешь отцом!
— Жена — протянул Соколовский нараспев и убрал ладони от лица — какая она мне жена, я ее даже не люблю…
— Но факт остается фактом! Ты можешь не любить Олю, но у вас будет совместный ребенок. Он не виноват в том, что его родители не любят друг друга. Вы этого и не обязаны делать, вы обязаны любить этого ребенка.
— Я хочу — Артем взял из пепельницы тлеющий окурок и затянулся — хочу, чтобы моих детей, мне рожала Сонька.
— Да не будет она этого делать, не будет — спокойным голосом, ответил младший брат. — Она тебя не любит и скоро свяжет себя узами брака с другим. Отпусти ты ее уже. Дай ей шанс на счастливую жизнь без твоего участия.
— Что? — вздрогнул Соколовский от слов Ивана. — Сонька выходит замуж?
— Черт! — Иван ударил себя по лбу и вскочил со стула, он понял, какую оплошность совершил.
— Говори мне! — завопил грозным голосом Артем и сжал кулаки. — Она выходит замуж за этого докторишку?
— Софья просила тебе ничего не говорить — признался , наконец-то, Иван и вновь сел на стул.
— Ах, даже так — злобно ухмыльнулся Соколовский — ну-ну, мы еще посмотрим, чьей она станет в итоге…
Комната затихла. Артем потянулся за новой сигаретой и закурил, Хворостов же с тоской смотрел на брата. Ему было жаль его, и он вправду искренне хотел ему помочь, но пока так и не понял, как это сделать.
— Тем, я прошу тебя, не сделай еще хуже, чем есть сейчас — через минуту произнес младший брат.
Всегда трудно принять тот факт, что больше в нашей жизни нет места старому укладу жизни. Всему рано или поздно приходит конец, ничто не вечно в этом мире. Но, что делать, когда ты не готов все потерять разом? Ты будешь хвататься за любую соломинку, лишь бы удержать прошлое.
Утро в больнице всегда начинается стандартно. Медленно подтягиваются врачи, сонные медсестры бродят по коридорам, а пациенты готовятся принять первые уколы с утра пораньше. На фоне сонных коллег, Ружников выделялся своей бодростью и улыбчивостью. После помолвки он изменился, стал более общительным и улыбчивым, эти изменения в нем отметила вся больница. Теперь молодой врач спешил закончить все дела на работе и летел домой при первой возможности. Его жизнь вновь заиграла яркими красками.
Никита стоял на первом этаже приемного покоя и беседовал с медсестрой, когда на пороге показался довольно-таки помятый Соколовский. Но сегодня он уже более не походил на бомжа. Он был в дорогом костюме и пальто, но плохо выбритое лицо и красные глаза выдавали его состояние.
— Докторишка! — злобно проговорил Артем, подходя к Ружников и положив руки ему на плечо, резко дернул к себе, чтобы тот развернулся к нему лицом. — Не смей приближаться к Соньке!