- Он действительно родом из Франции?
Казалось, этот вопрос привел капитана в затруднение.
Он долго попыхивал трубкой, и д'Артаньян с Планше уже решили, что славный капитан окончательно проглотил язык, как вдруг он произнес:
- Сказать по правде, я и сам толком не знаю, откуда он и кто были его родители. Сомневаюсь, что он сам в состоянии ответить на этот вопрос, но моряк он превосходный. А зовут его Александр Эвелин.
- Любезный капитан Ван Вейде, разрешите мне попросить вас об одном одолжении.
- Охотно, о каком же?
- Как только ваш помощник освободится от своих обязанностей, попросите его спуститься ко мне в каюту. Мне будет очень любопытно поговорить с ним.
- Как вам будет угодно, господин де Кастельмор, - сказал капитан, бросив странный взгляд на подошедшего в этот момент Гримо.
Затем капитан Ван Вейде выпустил клуб дыма из трубки и удалился, широко расставляя ноги. Фелуку изрядно качало.
- Что ты скажешь о нашем капитане, Гримо? - спросил д'Артаньян.
В ответ Гримо, как всегда, красноречиво пожал плечами.
- Посмотрим, - был его ответ.
Так как Планше и Гримо не могли поместиться в кубрике или каюте, отведенной д'Артаньяну, они устроились на ночлег в тесной каморке под лестницей, ведущей на палубу, д'Артаньян же отправился к себе и в глубокой задумчивости прилег на койку.
Заснуть он не мог, ему мешала сильная качка. Кроме того, мысли против воли то возвращались к погибшей Констанции, то перед глазами возникало обезглавленное тело миледи в ту страшную грозовую ночь на берегу Лиса, и наш герой ворочался с боку на бок в кромешной тьме маленькой каюты.
Читатель не раз имел случай убедиться, что д'Артаньян был человеком не робкого десятка. Однако наш гасконец имел впечатлительный ум и хорошо развитую фантазию. Он не мог не думать о возможных опасностях, пускаясь в очередное рискованное предприятие. Его храбрость имела своим источником не безрассудство, а сильную волю, побуждавшую его преодолевать страх.
Д'Артаньяна не оставляли сомнения. Он снова и снова возвращался к предостережению Атоса и спрашивал себя: мог ли он под каким-либо предлогом уклониться от исполнения приказа Ришелье?
Его размышления были прерваны появлением помощника капитана, несущего с собой фонарь.
- Вы, кажется, хотели меня видеть, сударь? Если так - то я к вашим услугам, - раздался голос, произносивший эти слова чисто, с чуть уловимым бретонским акцентом.
- Да, заходите, господин...
- Эвелин, сударь.
- Вот именно, господин Эвелин. Тем более что это я у вас в гостях, не так ли? Слыша вашу речь, я подумал, что на судне есть француз, а перед серьезным делом всегда приятно пообщаться с соотечественником.
- Разве вам предстоит серьезное дело, сударь?
- Вы правы, черт возьми. Скорее мне, чем вам. Но я думал, что вы лучше осведомлены о причинах выхода в море вашего судна.
- Э, видите ли, сударь, я человек, всякое повидавший на своем веку, и, следовательно, знаю, что лучшая политика - ни во что не вмешиваться. Якоб велел поднимать паруса - значит, надо поднимать паруса.
- Вы бретонец, господин Эвелин? - спросил д'Артаньян, которому не слишком понравилось подчеркнутое стремление собеседника убедить его в своей полной неосведомленности о причинах экспедиции.
"Странная позиция для помощника капитана", - подумал наш гасконец и решил смотреть в оба.
- Как вам сказать, сударь. Отец мой был шотландцем, но жил в Остенде, а матушка и впрямь увидала свет Божий в Бретани, но ее почтенный родитель был гугенотом из Эльзаса. По этой самой причине я с младых ногтей говорю на четырех языках, а войдя в возраст и поплавав на судах Голландской Вест-Индской компании, научился понимать также и испанскую речь.
- Но какое же отношение имеет испанская речь к Голландской Вест-Индской компании?
- Самое прямое, сударь. Если вы позовете слугу и потребуете, чтобы он принес что-нибудь, способствующее приятной беседе, я с удовольствием расскажу вам о делах, свидетелем которых мне довелось побывать и о каких, готов биться об заклад чем хотите, вы в жизни не слыхали.
Д'Артаньян, решив, что не следует пренебрегать возможностью провести предстоящие несколько часов в обществе словоохотливого моряка, постучал кулаком в переборку, за которой, как он знал, находятся Планше и Гримо.
Через некоторое время появился заспанный Планше.
- Что случилось, сударь? - спросил он, отчаянно борясь с одолевавшей его зевотой.
- Планше, господин Эвелин - помощник капитана фелуки. Он делает нам честь, приглашая нас отведать вина из корабельных запасов. Сейчас он объяснит тебе, что ты должен сделать для того, чтобы воспользоваться его любезностью.
- Я слушаю вас, сударь, особенно если принять во внимание, что в каморке, где помещаемся мы с Гримо, чертовски сыро...
- Планше, сколько раз я учил тебя, что скромность является первейшей добродетелью слуги, - сказал д'Артаньян, стараясь придать себе по возможности строгий вид.
- Э, сударь, - воскликнул Эвелин. - Плох тот хозяин, который не позаботится о слуге. Я это говорю со знанием дела, поскольку сам состоял в услужении... Слушай меня, парень. Ступай в трюм и отыщи семь бочонков, что стоят слева от лестницы. В каждом из них доброе вино с берегов Рейна, или меня зовут не Александр Эвелин! Принеси нам и не забудь своего молчаливого товарища.
- И все же, господин Эвелин, - спросил д'Артаньян, когда Планше принес вино и изрядный ломоть копченого мяса и удалился, - прежде чем вы начнете объяснять связь между Голландской Вест-Индской компанией и испанским языком, позвольте мне задать вам один вопрос.
- Охотно.
- Что вы скажете, если комендант Ла-Рошели или кто-либо из ее защитников спросит вас, откуда и куда идет ваше судно?
- А, так мы идем в Ла-Рошель?! Черт побери!
- Вот именно! Черт побери, вы хотите уверить меня в том, что вам это не известно?!
- Ничуть не бывало! Я хотел только сказать, что не был уверен в том, известно ли это вам. Не мое это дело - вмешиваться в дела, которые пахнут высокой политикой, а следовательно, и виселицей.
- Виселицей! Но почему?!
- Виселицей, эшафотом, Бастилией - чего еще можно ожидать от политики! Кончини, Шалэ - все они занимались не чем иным, как политикой, и все плохо кончили.
- Но почему вы считаете, что здесь замешана политика?
- Ах, сударь! Но если мы идем из лагеря войск его величества в Ла-Рошель, которую осаждают войска его величества, то что я должен предположить?
- Что речь идет о сугубо военных вопросах, например. Однако, любезный господин Эвелин, оставим предположения и займемся фактической стороной дела. Помнится, я задал вам вопрос...
- Вопрос, сударь?
- Тысяча чертей!
- Ах, ну да, конечно, теперь я вспомнил, сударь. Относительно конечного пункта следования "Морской звезды".
- Так ваша фелука называется "Морская звезда"?
- Да, сударь.
- Звучит весьма романтично. Но я не хочу отвлекать вас...
- Я отвечу, что "Морская звезда" вышла из Остенде и направляется в Сантандер, предварительно зайдя в Портсмутскую гавань.
- А...
- А вы, сударь, путешествующий гасконский дворянин, и больше мне ничего не известно.
- Ну что же, - сказал д'Артаньян, видя, что из помощника капитана больше ничего не вытянешь. - Теперь я ничего не имею против вашего поучительного рассказа, господин Эвелин.
- Право же, это намного лучше, чем говорить о политике, сударь, откликнулся помощник капитана со вздохом облегчения.
- Итак, любезный господин Эвелин..
- Итак, сударь! Как я уже имел честь сообщить вам, в юности я попал на один из кораблей Голландской Вест-Индской компании.
- Да, и вы также упомянули, что, благодаря этому, выучились испанскому языку.
- Совершенно верно, сударь. Хотя, на первый взгляд, может быть, трудно усмотреть связь. Дело, однако, заключается в том, что Голландская Вест-Индская компания торгует за океаном - в тех землях, которые испанцы называют Западными Индиями и где они хозяйничают почти как у себя дома.