— Но все же это в наших силах, — решительно сжимал кулаки Раджед. — Душа мира. Душа…
========== 19. Предчувствия разделенных ==========
Небо бугрилось облаками, дождь лил несколько дней к ряду, свивая начало весны две тысячи семнадцатого года. Семь лет… Целых семь лет минуло после путешествия в Эйлис. И за это время Софья успела осознать, что уже никогда не будет прежней пугливой самовлюбленной мечтательницей. Что-то перевернулось в ней после всех испытаний, она сделалась одновременно непоколебимее и добрее. Все менялись, оставляя свои прошлые образы, точно старую кожу змеи, расцвечивая душу новыми витками узоров и потаенных ото всех уголков. Эфемерность, неуловимость метаморфоз струилась мозаикой сизых капель на холодном оконном стекле.
Семь лет без Раджеда, без портала, без неразгаданной магии. Вернее, так казалось всем вокруг, они и не подозревали, как изменилась жизнь задумчивой скрытной девочки. Никто точно не догадывался, почему она поступила на исторический факультет и закончила его с отличием. Перед Софьей простиралась, казалось, еще очень долгая неизведанная дорога взрослой жизни. Но верного спутника для преодоления вместе всех грядущих преград и разделения радостей не находилось. Впрочем, она уже давным-давно знала его имя, но надежду на встречу разбило зеркало.
Всего-то зеркало, тонкое стекло! Не жизнь и смерть, как показалось в тот роковой день. Тогда образ глупой девочки окончательно исчез из нее, отпал высохшим бутоном. Безбрежная боль смела все злые воспоминания, все фальшивые образы, заставлявшие искусственно ненавидеть. Она любила. Этого нового, другого человека, отважного и доброго. Пусть все твердили, что люди не меняются. Да, сами они веками способны закостеневать в рамках своего одиночества и злобы, однако характер перековывают события и часто потрясения.
В тот день они оба превратились в иных созданий. Софья осознала это, когда в голове отчетливо просипел измученный голос Сумеречного Эльфа: «Он жив».
Больше объяснений не требовалось, радость не ведала границ, она пронзала исполненное скорби сердце блаженством. Короткое слово: «жив»! Казалось, его повторяло все вокруг: распевали говорливые городские пичуги, подтверждал шевелением деревьев ветер, даже неприветливый пыльный асфальт в вечном кружении машин механически стучал поворотами колес: «он жив, он жив».
— О! Рита! Рита! Волшебная страна жива! Чудеса существуют! — Софья тогда кинулась к сбитой с толку сестре, заключая ее в объятья. С тех пор у них образовался один выдуманный мир на двоих. Старшая рассказывала чудесные сказки младшей, в свободные минуты разыгрывала с ней в куклы целые истории. И в какой-то момент осознала, что огромное количество прочитанных сказок своей родины перемешивается в ее фантазиях с легендами и мифами Эйлиса. Тогда она поразилась, откуда успела узнать их и вновь дотронулась до жемчужины, раздумывая, что все же несет в себе случайный подарок старого чародея. Казалось, что именно через него впитывались на уровне подсознания все древние сказания другого мира. Иногда посещали сомнения: не зло ли этот артефакт? Но намерение избавиться от него отзывалось тяжелой ноющей тоской, словно при угрозе ампутации некой важной части тела. Жемчужина срослась с ней. И столь чиста была песня камня, столь искренний робкий зов Эйлиса она передавала, что не поднималась рука. Так Софья все лучше изучала культуру и традиции обоих миров: своего — по книгам, Эйлиса — через сны и неосознанные озарения, выраженные в сказках для Риты.
— И что у тебя за фантазии, Соня? — иногда ворчала бабушка. — Все в облаках витаешь, а тебе уже двадцать три.
— Ничего. Я буду рассказывать эти сказки своим детям, — непроизвольно отозвалась Софья, но тут же смутилась, покрывшись румянцем: — Когда-нибудь.
— Сокурсницы-то уже замуж выходят. А ты? Все ждешь кого-то? — удивлялась бабушка.
За семь лет Софья холодно отвергала ухаживания уже третьего парня. Иной раз с подружками она попадала на какие-то увеселительные мероприятия вроде студенческих дискотек под Новый Год. И ей даже нравилось танцевать. Пару раз она производила на кого-то впечатление, но либо сама терялась и не замечала, либо, распознав желание познакомиться, отмечала про себя, как глухо и пусто на сердце. Новый ухажер воспринимался скорее как приятель, знакомый, собеседник. А сердце затворялось, словно было уже занято кем-то другим. Она даже не пыталась отпираться от этих мыслей. Лишь мучили смутные сомнения: не полюбила ли она в силу своей романтичности созданный ею же образ? Не соткала ли его из осколков снов и едва уловимых фраз с той стороны зеркала? Но она ждала, не обращая внимания на непонимание подруг и увещевания бабушки, что без толку пройдет лучшая пора молодости.