— Не слушай, если говорят, что «пора-пора». Кому пора? Куда? — находилась поддержка в лице троюродной сестры. Валерия была всегда резковатой и угрюмой, а ее предпочтения в стиле и музыке — готика и металл — и вовсе наводили страх. У нее находились на то причины: двоюродная сестра отца Софьи не слишком-то ладила с мужем, а дочь попадала под жернова их семейных ссор. Из-за этого семьи общались намного реже, чем стоило бы, отдаляясь друг от друга.
Но с некоторых пор, после предательства школьных подруг, образовавшуюся пустоту заполнило общение с сестрой. Хотя порой казалось, что Валерия отвечает на сообщения по сети с какой-то неохотой, будто ей требовалось иногда отключаться от всего мира. Софья тревожилась за нее, желала помочь, но не приходило ни единой мысли, каким образом. Впрочем, своевольная Валерия и не требовала никакой жалости. А с внутренними демонами боли предпочитала сражаться в одиночестве. Лишь иногда в светло-серых глазах отражалась беспричинная ярость. Но она не адресовалась Софье, которая по собственной инициативе наладила их общение, настаивая на встречах. Валерия с удивлением приняла сестру-подругу, обнаружив нечто общее в устремлениях и интересах. Болтали все больше о пустяках, о «девичьих штучках», но на обеих лежала печать потаенной печали, словно их настоящую радость размывал незримый дождь.
— Не, если сердце молчит, то никому это «пора» не надо. Это как спешить на поезд, который едет туда, куда тебе совершенно не надо, — слегка нервно дергала плечами Валерия, звучно продолжая: — Иной раз само придет. Обрушится так, что удивишься. А чем мучиться с кем-то, лучше вообще не рождаться, чем так жизнь обоим поганить.
— Страшные ты вещи такие говоришь, — поражалась Софья, сжимая кружку горячего чая с имбирем. Они сидели в кафе, встретившись вовсе не для обсуждения чувств Софьи. О Раджеде она, как и обещала стражу, никому не рассказала. Ничьи советы и убеждения не изменили бы ее возможных решений, а разумности и осторожности ей всегда хватало.
— Значит, ты съехала от родителей и живешь теперь одна? И как это? — переводила тему Соня, поражаясь недавним переменам в жизни сестры. Но казалось, что та сделалась более спокойной и уравновешенной.
— Да. Все именно так. Неплохо. О, ночные кошмары меня еще не съели, — Валерия загадочно ухмыльнулась, отвернувшись.
— А как же родители? — Софья не допускала никогда и мысли, что покинет без объяснений родителей, не представляла, как тяжко жить внутри семейных ссор. У них все шло гладко, не считая бытовых мелочей.
— Ты будто мою мать не знаешь… Разводятся наконец. Иногда разрезать что-то лучше, чем оставить его гнить в целостности, — Валерия сжала кулак и слегка ударила им по столу, словно отсекая что-то.
— Это так… тяжело, — вдохнула протяжно Софья, вздрогнув.
— Лучше расскажи, откуда все твои фантазии, о которых ты рассказываешь Рите. Что такое Эйлис?
Валерия глядела слишком пристально, буквально выжидающе прожигала насквозь. «Уж не считает ли она, что я умом тронулась? Нет-нет, я знаю, что я нормальная. Иначе невозможно. А чего же ждет она?», — рассуждала потерянно Софья. Валерия работала школьным психологом, год назад закончила соответствующий факультет, вероятно, поэтому ей удавалось каким-то непостижимым чутьем буквально «вскрывать» тайны людей. Впрочем, некоторые слишком нечасто их хранили, слишком редко лгали, оттого и отражалась все на поверхности, полыхало румянцем на щеках.
— Это просто… выдумки, — улыбнулась уклончиво Софья.
— Как и песня жемчуга у тебя на шее? А что сказали родители, когда увидели у тебя жемчужину? — обезоруживающе улыбнулась Валерия, отчего спина Софьи покрылась ледяной испариной.
— Откуда? Как ты ее видишь? Ты ее слышишь? — твердила она вполголоса, подаваясь вперед. — Этого… Этого не может быть! Родители не видят.
Валерия только таинственно улыбалась, склонив голову набок. Ее темные волосы закрывали смутной тенью осунувшееся лицо, однако на тонких плотно сжатых губах играла некая победная усмешка.