Кулаки Сумеречного невольно сжались, рука потянулась к тонкому мечу, висевшему в ножнах за спиной. Он остановился и заставил себя успокоиться. Проклятый Страж Вселенной мог испепелить все вокруг, не сходя с места. Но на большую силу и больше ограничений: он не имел права! Не имел права вмешиваться, ни вредить, ни помогать, только каждый миг смотрел ленты судеб из тысяч параллельных миров. И страдал от ненужности вот уже две с половиной тысячи лет.
«Двадцать пять веков я проклят. Нас было тринадцать, из разных миров, с разными судьбами. Тринадцать добровольцев, верящих в возможность добра без зла. И Семарглы так хотели создать защитников Вселенной, так желали уничтожить зло на корню… Но, видно, есть законы мироздания, против которых нельзя идти. Они вторглись туда, куда недозволенно любым человеческим существам. Эх, забытая легенда, — Сумеречный поежился, отвлекаясь от воспоминаний. — Впрочем, какое дело до всего этого Раджеду?»
Льора мало интересовали истории древних времен, он четыреста лет алчно и эгоистично правил своей частью Эйлиса из башни. Прихоть и очередная навязчивая идея оставались его неизменными ориентирами. На этот раз в зеркале миров он увидел новую драгоценность, которую возжелал в свою коллекцию. Только не редкий самоцвет и не уникальный артефакт — живое существо. Сумеречный негодовал от новой неприятной игры «заклятого друга».
— А ты попробуй, останови меня! — нагло смеялся Раджед, всегда помня, что Эльф обычно не вправе вмешиваться.
— Знай же, ох, знай, что… — Страж осекся, чтобы не выдать тайну; на лбу его вздулась венка или ее видимость. Тело — лишь иллюзия, привычная оболочка духа. Чародеи же жили десять человеческих сроков, но оставались людьми из плоти и крови, способными умереть от заклинания или клинка. Несколько раз Эльф отводил неминуемую гибель от друга, порой соглашался с опасными и противоречивыми планами льора, но на этот раз помогать не собирался.
— Что? — посмеивался Раджед, поглаживая узорный лацкан камзола. — Считаешь, я недостаточно хорош? Или, гром меня порази, уже слишком стар?
— Радж! Ты не понимаешь! Ты просто ничего не понимаешь! — качал головой Эльф.
— Да будет тебе, друг мой. Наслаждайся! Пока жив, — махнул ему рукой льор, спускаясь сквозь бесконечные лестницы внутрь башни к зеркальному порталу.
Через него проступали контуры другого мира, живого мира, веяло ароматами лета, долетали голоса людей. Но не это интересовало чародея, он высматривал среди толпы один-единственный объект, точно прибыл на аукцион антикварных вещей.
Чародей ненасытно тянул воздух узкими ноздрями, не переставая улыбаться. Вскоре нечеловечески зоркий взгляд впился в интересующее создание. Раджед протянул руку к зеркалу, кисть прошла через стекло, которое скорее напоминало парящую в невесомости воду.
— Вот ты где! — почти пропел льор бархатным тоном. Портал в мир Земли давал янтарному чародею невероятные преимущества по сравнению с другими правителями Эйлиса. Но Раджед не злоупотреблял путешествиями в параллельный мир, разве только для личной забавы. Из-за новой задумки и случилась очередная ссора с гостем.
Сумеречный Эльф с глухим ворчанием предпочел удалиться, растаяв в воздухе. Вновь и вновь разыгрывалась драма чужих жизней, но не его. Он лишь вечно наблюдал. И на этот раз снова злился от бессилия.
«Неужели настали те смутные времена, когда мир жив только во сне? Ох, Эйлис-Эйлис, где же твоя душа?» — устало подумал Эльф, рассматривая иссохшие земли каменного мира, паря над ним в облике черного ворона, пока его друг наслаждался началом новой опасной игры.
Комментарий к Часть I. Пролог: этот мир обречен?
Если хотите сразу узнать, откуда сила у Сумеречного Эльфа, загляните в рассказ “Тайна тринадцати проклятых”, но это тогда уберет 50% всей загадочности образа:
https://ficbook.net/readfic/3610844/12796497#part_content
========== 1. Софья-София ==========
«О, нет! Опять!» — расширились синие глаза Сони. Она схватилась за голову, нервно теребя заколку в длинных русых волосах.
— Прекрасная София, зачем же снова вы молчите? Ведь когда обещают золотые горы, надо говорить либо «да», либо — «да, конечно!» — отчетливо вырисовывалось на чистом альбомном листе, лежащем перед ней.
В тот день город плавился от июльской жары, над Москвой висел легкий смог от сотен машин. Солнце раскаляло асфальт, просвечивало через листья деревьев. Завесой ему не служили даже опущенные занавески, закрывавшие окно небольшой девичьей комнаты. Софья Воронцова не любила часы до полудня, когда яркие навязчивые лучи светили прямо в глаза, мешая читать или рисовать. Но ныне не это заставляло нервно кусать карандаш и заодно небольшие губы.