— Я изначально не одобрял твою затею с похищением. Считай, что это урок тебе от меня, — перешел в вынужденное словесное наступление Сумеречный.
Раджед негодующе всплеснул руками, вновь возвращая свой привычный нагловатый образ:
— Урок! Нашелся учитель! — он горько простонал: — Я чуть не умер в этой проклятой башне от бессильной тоски, как брошенный зверь на привязи. Впрочем, если даже она не забыла… она не захочет уже вернуться ко мне.
И вновь его нежданно сковало смирение и, к большому сожалению, опустошенность. Он медленно опустился на трон, издалека созерцая бесконечно далекую комнату Софии. Вскоре стекло пошло помехами и образ растворился. Больше девушка не появлялась в поле видимости, а портал застыл, точно никогда и не оживая. Раджед закрыл лицо руками, однако не заплакал. Слезы никогда не сопровождали его, лишь в минуты их общих тяжелых ненастий преследовал неудавшегося стража печальный вопросительный взор янтарных глаз.
— А она изменилась, — после долгого молчания мечтательно проговорил Раджед.
— Да, люди меняются быстрее, чем вы. Стареют, — безрадостно заключил Сумеречный. И правда, прошло семь лет. И для Софии, и для Эленор. Возможно, им всем предстояло в скором времени решительно переписать свои судьбы, перечеркнуть дорогу из сотен лет. Эльф буквально жаждал этого: стать обычным человеком, прожить одну настоящую жизнь. А что же намеревался Раджед? Он хотел бы сделать Софью чародейкой, подарить ей долголетие льоров. Но сам ли был готов превратиться в человека? Его все еще мучили смутные сомнения и противоречия.
— Нет! — вздрогнул Раджед, отгоняя несвоевременную тень. — Она стала еще прекраснее.
— Девочка. Выросла, — заключил Сумеречный. И два почти бессмертных существа остались созерцать вновь померкший портал.
***
Ветер перебирал множество рисунков Эйлиса, схемы, записи, предположения. Не хватало данных. И Софья злилась, что не прихватила в свое время что-нибудь из библиотеки Сарнибу. Впрочем, она не настолько верила в себя, чтобы надеяться спасти в одиночку целый мир. Но некий ответ на его беды прощупывался где-то под поверхностью. Если бы уловить…
Она как раз расхаживала по комнате, стояла перед заветным зеркалом и приводила мысли в порядок, когда вошла мама, заметив распростертый на столе альбом.
— Соня, что это?
— Да так, мам, ничего. Книгу пишу, — отмахнулась по привычке Софья, однако уже который год корила себя за эту ложь
— А, ну хорошо… Хорошо, — пробормотала мама, в годы студенчества она еще прибавляла: «Но лучше учись». Теперь же все чаще звучали мягкие призывы искать работу и подумать о своей личной жизни. Софья же дала себе еще пару месяцев для полного осмысления. Если бы за это время ответ не пришел к ней, то она бы смиренно влилась в русло привычной земной жизни.
— Да, это так, ерунда. Ерунда… — отвечала она эхом. Да, влилась бы. Но уж точно не сумела бы никому отдать свое сердце. Нечего отдавать, далеко оно осталось, в другом мире. А после рассказала обо всем Валерии и подавно. С того дня решимость крепла, и вот ближе к вечеру какой-то смутный зов донес слова Раджеда. В мыслях даже соткался образ льора, стоявшего на балконе в библиотеке. И в речи его не содержалось и капли лукавства. Он желал ей счастья. И даже не с ним…
«А с кем же? С кем еще, жизнь моя?!» — воскликнуло все существо Софии, которая прижимала дрожавшие руки к сердцу. По щекам скатились две серебряные слезинки. Вот он, Раджед, совсем настоящий, без масок, без притворства. И сколько великодушия в нем обнаружилось. Уже не желание обладать, уже не жертва и не одержимость, как холодным идолом, но живая заинтересованность в благополучии. О! Как же она желала отплатить тем же! Как же она хотела бы утешить его долгую таинственную муку!
И в тот день она узрела его в зеркале, однако впала в оцепенение, не веря, что это вновь случилось. Образ мелькнул всего на несколько мгновений, и все же ей не хватило смелости: Софья стремглав выпорхнула из своей комнаты и беззвучно надсадно заплакала, запершись в ванной. Никто не слышал за гулом воды.
Зачем же так мучило их обоих мироздание, не давая и шанса на встречу? Они столько всего уже пережили! Пусть безумно далеко друг от друга, и все же вместе.
Но когда первый порыв потрясения улягся, Софья обнаружила в себе непоколебимое намерение все изменить: «Жемчуг и янтарь. У меня есть жемчуг, но у меня остался и янтарь. Как там было? Постучать по зеркалу и назвать по имени. Раджед Икцинтус».