Внезапно на глазах ее выступили слезы, она сама вновь приблизилась к опешившему Раджеду, пряча лицо у него на груди, обвивая пальцами плечи, перебирая длинную гриву волос, исступленно продолжая:
— Когда тебя ранили, я это видела. Тогда мне вдруг стало так страшно, что я больше никогда не увижу тебя, не услышу! Почему страшно? — тяжелые вздохи сменялись коротким улыбками, она все плотнее прижималась, словно пряталась. — Тогда я только удивилась, но… Я вела свою обычную жизнь и не могла попасть сюда. И тем не менее, мне казалось, что мир пустеет, словно я в нем лишняя, словно избегаю чего-то и поэтому не испытываю счастья. Я вдруг поняла, что без тебя мой мир опустеет!
— София… — выдохнул Раджед. Каждый миг отсчитывал их парение над всеми сферами бытия, над всеми законами, предустановленными миром. — Все священные самоцветы мне свидетели, София! Прости меня!
«Даже если это не ты… Нет, это ты… Почему я сомневаюсь? Для любви нужна смелость! Не хитрость, как я думал раньше, а смелость. Я верю, что это ты», — разрушил свои последние сомнения Раджед. Ни один злокозненный враг не сумел бы подделать Софию, не хватило бы мастерства, искреннего понимания всего, через что они прошли за семь лет разлуки.
Она неуверенно дотрагивалась протянутыми ладонями до его лица, проводила по щекам, волосам, он глядел не нее в оцепенении, рассматривал ее, все еще с трудом веря — не видение, не наваждение измученного рассудка. Она стала еще прекраснее. Дрожь постепенно проходила, словно после лютой грозы сквозь черно-свинцовые тучи проступало чистое яркое небо. Они долго рассматривали друг друга, точно впервые узрев по-настоящему.
Не договариваясь, они потянулись друг к другу. Поцелуй был неправильным, коротким, они едва касались друг друга, словно все еще опасаясь, что все растает лучащимся сном. Он целовал ее округлые скулы, края губ… Она улыбалась, прижималась мягкой бледной щекой к его щеке, точно стремясь слиться. И они, упоенные этой нежностью, как будто исчезали, становились двумя светящимися пульсарами стремительно мчащихся сквозь пустоту комет.
А потом до самой ночи они говорили о чем-то, о сущих пустяках и держались за руки, словно чтобы их не разлучил насмешник-ветер. И сначала оба испытывали неловкость, точно узнавали друг друга заново.
— Значит, ты уже закончила университет? — говорил он, не совсем понимая, как все-таки живут на Земле. И отчего-то впервые по-настоящему интересуясь всеми тонкостями быта ячеда с другой планеты.
— Да, у нас все быстро, — отзывалась бойко София. — Пять лет — это еще долго.
— Для нас время течет так же, не быстрее и не медленнее. Это были бесконечные семь лет, София.
— Я знаю… Знаю, — кивнула она.
Раджед растерял всю свою тягу к велеречивости, а София сделалась смелее, расспрашивая о случайных вещах, об Эйлисе, непринужденно рассказывала что-то о себе. На этот раз не требовалось долгих экскурсий по башне, они не покидали каменную террасу. Их окутывала радость, казалось, не существует никакой угрозы окаменеть, никаких врагов и сотен иных горестей. Мир застыл единым прекрасным мгновением встречи.
— Как тебе все-таки хватило смелости вернуться? Здесь настал такой хаос, — опечалился Раджед, хотя еще минуту назад они почти беспечно рассказывали друг другу не то о любимых цветах, не то о любимых блюдах. Малейшие мелочи из жизни друг друга внезапно обретали едва ли ни потаенный сакральный смысл.
Оказалось, что оба любят красный и золотой в палитре, да еще небесно-синий. Но зато София терпеть не могла излюбленное льором крабовое мясо. Впрочем, он обещал развеять это заблуждение, доказывал, что в своем мире ей просто не довелось по-настоящему оценить деликатес. С каждым словом они все больше убеждались, насколько похожи. Однако сквозь веселый смех и несерьезные споры со стороны обоих неминуемо проступала неуловимая грусть, даже надломленность, словно София тоже что-то скрывала. Раджед поклялся себе, что он избавит ее от веса любой страшной тайны. Не для того она вернулась к нему сквозь все запреты.
— Хаос и на Земле. Войны не прекращаются, наверное, ни в одном из миров, — ответила предельно серьезно София, но с грустной улыбкой продолжила: — Но давай хотя бы сегодня остановим время.
— Хотя бы для нас двоих, — вторил ей льор, привлекая к себе, словно разом защищая от любых напастей. — Ты, наверное устала. Может, приготовить гостевую комнату? Или тебе пора возвращаться домой? — встрепенулся Раджед, когда сумерки скрыли последние лучи заката. Он бы отпустил, пусть и ценой новой боли расставания.