В то утро, несмотря на воющий за окном ветер, Софье все и правда казалось совершенно иным, спокойным и радостным. Хотя все ее существо балансировало на грани паники и ликования. Но стоило только приблизиться к Раджеду, или просто поймать его задумчивый сияющий взгляд, как всепоглощающее умиротворение отгоняло любые печали и тревоги. Сама идея возможной гибели, предначертанная видениями стража, отступала.
И все же оба не смели в полной мере определить эту растворенность друг в друге, эту симфонию двух душ. Словно какой-то важный элемент постоянно ускользал от обоих, что-то самоочевидное, как предмет, который находится всегда перед глазами и от того делается почти невидимым.
Спокойная нега раннего утра сменилась часами в библиотеке. Софья сама пожелала поскорее отвлечься от праздности, которая, по ее мнению, губила самые благородные порывы. Все-таки она вернулась ради Эйлиса и мысленно запретила себе проводить слишком четкую границу между долгом и чувствами к чародею. Если нет острой необходимости выбирать что-то одно, разве имеет смысл дополнительно мучить себя? Она любила Раджеда и возвращалась ради Эйлиса. Благодаря льору и его друзьям, Эйлис сделался вовсе не чужим для Софьи. Если бы маленькую путешественницу семь лет назад всюду встретили только мрак и парад человеческих пороков, то она, вероятнее всего, махнула бы рукой на судьбу какой-то мерзопакостной планеты.
Ныне же она лихорадочно шарила по стеллажам с книгами, лишь иногда присаживаясь на подоконник, перелистывая очередной фолиант. Она сопоставляла факты, записанные на пожелтевших страницах со своими обрывочными конспектами. Проводила аналогии с историей Земли, выделяла закономерности, применяя все университетские знания. И делала она все это вовсе не ради себя.
После нескольких часов изнурительной работы, Софья не осознала, а скорее почувствовала: она готова спасти Эйлис ради Раджеда, как он закрывал портал ради Земли и ее жизни. Ах, если бы только удалось каким-то чудом сохранить оба мира и свои хрупкие жизни, поставленные на кон в этой бесконечной борьбе! Ведь только теперь впервые озарило их души настоящее спокойное счастье. И даже грань смерти не столь страшила, не как раньше, в этом ледяном заснеженном мае. К тому же жемчуг необъяснимым образом успокоился. По-прежнему он упрямо доносил сотни голосов страждущих, однако они уже не сбивали с ног, не опрокидывали волной, несущей на острые рифы нестерпимой боли. Софья словно знала наверняка, что делать дальше. «Потерпите, я слышу! Я всех слышу! Потерпите!» — откликалась она на гомон голосов закованных в каменные саркофаги людей. Эйлис не умер — он заснул. И где-то среди обломков великого знания древних правителей обреталась тайна, способная пробудить его.
— Ну как ты? Не устала? София, душа моя, уже сияние Сураджа перекатилось за полдень, а ты все над книгами, — беспокоился Раджед, указывая за окно, где затянутое дымкой небесное светило медленно ползло к западной границе скалистой равнины. Как оказалось, Сураджем называлось местное солнце. Видимо, частично в его честь назвали и янтарного льора, словно предрекая его изменчивый характер, способный одновременно и больно обжигать, и пробуждать жизнь. Как звезды даруют тепло планетам, Раджед теперь стремился окружить заботой свою гостью.
Софья и правда устала, потому временами прижималась лбом к груди Раджеда и так они застывали минут на пять, успокоенные взаимной нежностью. Однако вскоре обоих будил безотчетный долг перед Эйлисом.
«Если они смогут очнуться… Если будут счастливы… Я готова пожертвовать своим счастьем, пусть разделится на всех, прольется дождем, прорастет травой… Если бы только», — ослепляли внезапными всполохами разрозненные мысли, пока основное внимание сосредоточивалось на очередной книге.
Уж вечер вступил в свои права. Раджед пару раз стремился позвать ее отобедать, однако Софья ограничилась только гроздьями винограда и чудесными алыми яблоками. Теперь-то она не опасалась, что их сладкий сок погрузит ее в пьяный дурман. О нет, разум работал на пределе. Голос жемчуга подстегивал его еще больше, словно в мире Земли мистический транслятор улавливал голоса тех, кому никак не удалось бы помочь. Здесь же артефакт принимал потаенные импульсы своей среды. Внимание людским скорбям нашло цель и смысл. И все же… Земля… Кто же спас бы Землю? Видно, у каждого свой долг написан на роду.