— Я знаю, что вы не любите Илэни. Но помоги нам… ради Софии! Помогите Софии!
— Это же… чудо! — оцепенел Олугд. — Я читал о таком… только раз в истории удалось исцелить умирающего магией нескольких самоцветов! И я слышу! Песню!
— И я слышу! — хлопал широко раскрытыми глазами Инаи.
Льоры приблизились, они озирались, словно искали кого-то еще в этой небольшой комнате, где никогда не обреталось лишних предметов. Однако ни в шкафу, ни за изумрудным пологом никто не прятался, нигде не скрывался Сумеречный Эльф или существа, подобные ему. Судьба Эйлиса легла в руки его обитателей, Раджед вновь надеялся на спасение всего родного мира. И в нем крепла уверенность, что исцеление Илэни мистическим образом сделалось первым шагом к великой цели.
Олугд и Инаи не спрашивали, что делать, они замерли так же, как София. И магия потекла к ране, еще быстрее заживляя края, восстанавливая ткани. Искаженное агонией лицо Илэни постепенно разгладилось, даже ушла мертвенная бледность. Вскоре на месте раны оставался только свежий красный рубец, однако и он сглаживался, тускнел.
А в комнате все звенела и переливалась чудесная песня мира, истинный голос самоцветов, который чародеи давным-давно позабыли. Они оглохли в гомоне войн, залили уши воском интриг. Самоцветы многие века воспринимались только как удобный инструмент для достижения целей, а сила — как данность, передаваемая по наследству.
«Линии мира — разум. Песня самоцветов — сердце, душа», — вдруг осознал Раджед. Он слышал и видел — линии мира звенели струнами, переливались, словно под рукой гениального исполнителя. Сила плавно парила между ними, исходя из присутствующих, но не выпивая их. София начала эту песню, желая спасти жизнь. И льоры подхватили, словно всегда знали. Илэни же все еще не открывала плотно сомкнутых век, но дыхание ее выровнялось. Смерть отступила, отброшенная песнью жизни.
— София… Получилось, получилось… София, — с исступленным восхищением твердил Раджед. Внезапно лицо возлюбленной исказилось, тело вздрогнуло судорогой, через нее как будто прошел электрический заряд. Илэни жадно задышала, хватая воздух, а София упала.
— Жемчуг, универсальный передатчик… — с ужасом осознал Раджед, подхватывая возлюбленную. — Но это «камень жертвы»! София! Зачем ты это сделала? И ради кого? Что если эта ведьма забрала часть твоей жизненной силы?
Умиротворение как ветром сдуло, разум обнажил все обиды и вражду. Отдавать жизнь Софии ради спасения топазовой чародейки — никогда, ни за что. Сарнибу, хотелось надеяться, тоже не принял бы такую жертву.
Малахитовый льор растерянно метался от Илэни к Софии, пытаясь предложить какую-то помощь. Топазовая чародейка на мгновение пришла в себя, однако вновь потеряла сознание. София же лежала бледной тенью в объятьях Раджеда. Казалось, она исчезает, как рассветная роса под лучами палящего солнца. Но вскоре глаза ее приоткрылись, бескровные губы тронула робкая улыбка:
— Все хорошо! Видишь, я пришла в себя. Просто непривычно. Все хорошо.
Нежная рука дотронулась до щеки Раджеда, провела вдоль светло-русой щетины, и он вспомнил, что с утра не брился. События разворачивались слишком стремительно. Сначала они, погруженные в уныние, сидели в библиотеке, затем Сарнибу позвал их к себе. А потом… песня. Она все еще раздавалась где-то на грани сознания, затопляла иррациональным восторгом.
Но волнение за здоровье Софии сделалось важнее: «Хорошо? Так же хорошо, как у меня с окаменением… И кого мы спасаем, если все обречены? Нет-нет, София, отдай жемчуг и иди домой, родная, мы пропащие люди все».
— Все равно мы спасли ведьму! — проскрежетал Раджед, вновь обрушиваясь с небес на землю, спеша усадить в кресло Софию.
— Она уже не ведьма! Посмотрите! — шептал виновато, но упрямо Сарнибу: — Да посмотрите же вы все! Нармо забрал ее проклятый талисман. У нее даже волосы посветлели, исчезли клыки. Это снова моя Илэни, моя бедная девочка, на которую пал злой рок дымчатых топазов — предвестников конца. Вы не знали ее до заточения в башню, а я знал! Только если она выживет, я искуплю свою вину перед ней.
Сарнибу склонился над Илэни, целуя ее в лоб, словно малое дитя. Инаи недовольно нахмурился и предпочел удалиться. Олугд вскинулся следом, изумленный поведением крайне миролюбивого товарища. Неужели забыл, скольких Илэни уничтожила? В числе ее жертв ведь оказались и родители Инаи. Все помнили. Сарнибу первый все помнил, но лишь растирал холодные руки бывшей топазовой чародейки.