Илэни устало вздохнула, заламывая руки, словно неопределенно ожидая чего-то. Двери спальни не затворились на замок, никто не приходил с докладом об аресте, как тогда, в тот страшный день. И все же незримые стены из воздуха держали чародейку в своей прозрачной тюрьме: она впервые боялась выйти и встретиться с бывшими врагами. Не находилось ни единого слова для оправдания. Инстинктивно она тянулась к Сарнибу за защитой, хотя понимала, что тот неоднократно пострадал из-за нее.
«Нет, не такой была Илэни раньше, даже до превращения. Нечего строить из себя стеклянную статуэтку, — подумала чародейка, решительно сжимая кулаки. — Правду говорил ячед: не захочет женщина меняться, ее никто не изменит. А захочет — так переменится за один день. Я захотела измениться, я это чувствую. Смелее, только смелее».
Никогда еще так не дрожала рука, протянутая к витой дверной ручке. В позолоте искаженно отражалось собственное лицо. Чтобы не оставаться один на один с эти искаженным образом, Илэни рывком открыла дверь.
Малахитовая башня поразила ее не убранством, а количеством обитателей. Ей то и дело встречался ячед, кто-то приветливо улыбался, кто-то угрюмо сторонился. И чародейка считала, что заслужила любое порицание, но никак не милостивые улыбки.
Башня встречала спокойными зеленоватыми тонами, белеными стенами и колоннами с не слишком вычурной лепниной, мягкой светло-ореховой мебелью. Все олицетворяло равновесие и дружелюбие. Казалось, семь лет назад страшный пожар, устроенной Нармо и Илэни, не слизывал жадно узоры обоев, не испепелял страницы книг. Все по ее вине… Только ли по воле дымчатых топазов? По их приказу она нашла вину, которую на долгие годы повесила на Сарнибу. А он не заслужил. Даже если его невольное молчание на суде как-то повлияло на ее падение в бездну, то нынешний его поступок все искупил сполна. И она никогда не сумела бы ничего дать взамен. Разве только… свое разбитое истосковавшееся сердце? Но достаточно ли?
От тяжких сомнений Илэни потерянно ходила по башне; складки длинного платья мягко шелестели на белом мраморе лестниц, а она все не находила себе места. Сарнибу занимался переустройством магической защиты, чтобы организовать надежную оборону портала янтарной башни. Илэни не отвлекала его, без талисмана ее магии хватало только на мелкие бытовые нужды.
Но малахитовый льор сам нашел ее на каменной скамье в искусственном саду, где полыхали алые розы, ее любимый сорт. Он подошел незаметно, потому что поскрипывание мелкого гравия скрадывали тихие переливы маленького фонтана, украшенного русалкой. Лицом та напоминала Илэни в ранней юности. Из-за таких совпадений, встречавшихся всюду, чародейке порой чудилось, словно она всегда жила в этом замке, а не прибыла нежеланной гостьей.
— Как ты? — спросил с участием Сарнибу. Илэни растерялась, сжимая руки на коленях, словно застенчивая девочка. Непривычное тепло окатывало ее благодатной волной. Оно не имело ничего общего с каким бы то ни было низменным чувством: страстью, желанием обладать или одержать победу. Понимание? Ощущение поддержки?.. Слишком непривычные слова для такой, как она.
— Все думаю… о своей силе. Которой теперь нет, — неуверенно начала Илэни, глубоко вдыхая, чтобы набраться смелости и рассказать правду, словно от этого сердце перестало бы ныть тоской по разрушенной жизни. — Я была их марионеткой, безвольной и глухой. Каждый день как во сне, и вот только слушала, как древние льоры между собой грызлись, и сама озлоблялась. Бесконечный кошмар. Дымчатые топазы — это часть каменной чумы. Эйлис требовал уничтожить себя в отместку королям. Пусть проверит Олугд, он же главный по правосудию. Я не лгу.
— Я тебе верю, — мягко кивнул Сарнибу. Он не перебивал, лишь внимательно слушал, несмело заняв самый краешек скамьи. Илэни хотелось бы, чтобы он придвинулся ближе, как утром. В его присутствии создавался незримый щит. Он никогда ее не предавал и никогда не предал бы. Оттого Илэни вновь обрушилась на себя с обвинениями.
— Что будет теперь? — обернулась она, продолжая с долей привычного сарказма. — Посадишь меня в темницу за все совершенные злодеяния?