«Льоры и ячед едины, для магии не нужны талисманы», — гласила первая фраза в примерном переводе на современный язык. Илэни склонила набок голову, благосклонно улыбнулась. Только утром она убедилась в верности слов этого сгинувшего в веках «смутьяна и лиходея», единственного, кто осмелился запечатлеть правду. Ныне же Сарнибу, наверное, осуществил мечту опального просветителя: в его башне не делалось различия между льорами и ячедом. Этажом выше в библиотеке доносился размеренный голос Олугда, он, кажется, учил кого-то читать.
«Да, едины, ты все верно понял, Олугд», — одобрительно кивнула Илэни, представляя, если бы весь Эйлис уподобился в своих порядках малахитовой башне. Если бы только устранить каменную чуму всюду, везде, как это удалось с Аругой. Воспоминания о нем будили тревогу за ближайшего родственника, впрочем, Илэни надеясь навещать его как можно чаще. Вновь сделалось больно и тяжко на сердце.
С этими мыслями она протянула руку к случайной заинтересовавшей книге, чтобы немного отвлечься. И тогда-то выскользнул лист бумаги, притаившийся между страниц. Чародейка подняла его, обнаруживая собственный портрет, краски потускнели, края обуглились. Она долго рассматривала безмятежное гладкое лицо, черты его точно соответствовали действительности, однако взгляд казался незнакомым, чужим. Художник явно идеализировал ее образ, отчего рука дрогнула. Не стоило даже сомневаться, кто автор простенькой акварели. И непостижимым образом он вновь оказался у нее за спиной, Илэни ощущала приближение Сарнибу буквально спиной: от него исходило тепло, на уровне линий мира.
— Я здесь такая молодая, — прошептала она, убирая рисунок вновь в книгу.
— Ты не изменилась, — с нежностью проговорил чародей.
— Изменилась. Все изменилось, — покачала головой Илэни. — Сарнибу… что же ты за человек? Я тебя пытала, а ты меня спас. Вот за это тебя вечно и ненавидели. Не могли понять такого милосердия. — Она утерла выступившие слезы. — Да что же это опять… Столько лет ни слезинки. А теперь на пустом месте.
Она долго задумчиво молчала, отрешенно перебирая страницы тома, вновь вытаскивая портрет. Илэни дивилась, как Сарнибу обнаружил в ней добро, которое она всегда в себе отрицала.
— Я ведь только тебя по-настоящему и любила, — призналась она, подняв глаза.
— Мы можем все исправить! Мы можем быть счастливы вместе! — сбивчиво твердил Сарнибу, протягивая к ней руки. Илэни приникла к нему, пряча смиренно голову на широкой груди. Защищена, успокоена — какие новые странные и бесценные чувства!
— Счастливы… Не знаю. Хотела бы я, но после стольких жертв, — вздыхала она.
Сарнибу обнял ее более решительно, чем обычно. Илэни вздрогнула, нерешительно отвечая на ласку:
— Нам нужно время.
— Да, нам просто нужно время, — согласился чародей. Он улыбнулся, впервые без пронзительной печали, впервые с великой надеждой на будущее. Так они и стояли посреди библиотеки, книга выпала из рук Илэни, портрет подхватил ветер. Иная, не такая молодая и наивная, уже совсем иная она вернулась к тому, кто ждал ее многие годы. К тому, кого она любила по-настоящему с юности. Они слишком устали ждать чего-то, скитаться в лабиринтах разобщенности. Теперь судьба свела их вместе, по-настоящему, и ни за что не сумела бы уже разлучить. Даже смерть не разорвала бы прозрачную сияющую нить, протянувшуюся от души к душе.
Их сладостное оцепенение нарушил невероятный единый возглас сотен голосов. Сарнибу испугался, что началось вторжение, однако выражали они вовсе не ужас, а ликование.
— Малахитовый льорат!
— Каменная чума отступает! — восклицали на разные лады люди.