Сарнибу и Илэни кинулись к широким окнам библиотеки и поразились: бесплодная равнина у подножья стремительно сбрасывала пыль окаменения, пробивались первые ростки. Малахитовый льор пораженно всматривался в панораму.
— Это жизнь! Я чувствую ее!
— Твоя сила возвращается! Твоя настоящая сила! — радуясь, как в детстве, обнимала возлюбленного Илэни.
В малахитовый льорат вернулось внезапно лето, пролился обильный дождь, холод отступал, уходил за дальние горы. Спадала каменная корка с деревьев и животных, продолжали полет упавшие птицы, оживали деревни малахитового чародея, и сама башня еще больше расцветала: в садах запели настоящие птицы, засуетились незаметные насекомые, взметнулись мелкие животные. Но большее великолепие представлял возрожденный льорат: яркие цветы разноцветными каплями озарили обширные луга, набухали на тонких веточках плоды и ягоды, змеились по старым руслам чистые ручьи. Казалось, земля обновляет себя, раскрывается всей полнотой возрождения, сливались воедино сезоны: весна, лето, осень — все желало наверстать годы оцепенения, раскрасить будущее новой красотой.
— Илэни! Это чудо! Мы способны творить чудеса! — буквально кричал от невероятной радости Сарнибу.
— Чудеса! — шептала вскоре упоенно Илэни, позволяя себе улыбнуться. Она гладила в одном из садов олененка на тонких ножках, с трудом заново вспоминая, какова на ощупь шерсть настоящих живых зверей. До этого трогательное создание показалось ей садовой скульптурой, но вот ожило и резвилось среди травы. Кружилась голова от вернувшихся запахов древесного сока и роз.
Илэни не ведала, какой тайной милостью, но это они с Сарнибу, они разбудили ото сна его льорат и башню. Непостижимым образом пропал талисман малахитового льора, Илэни вспоминала, как краем глаза наблюдала зеленоватое свечение, разлившееся вокруг.
«Как жизнь и смерть. Я останусь навечно темной ночью, тайной, луной, а ты будь моим солнцем, светом и теплом! Луна не светит без солнца», — думала Илэни, смотря с невероятной нежностью на Сарнибу. Она впервые не скрывала свои чувства под маской ледяной жестокости, он впервые испытывал радость не только за чье-то счастье, но и за себя, за них. И одновременно за всех подданных.
— Но как мы выстоим против Нармо? — опечалилась Илэни, когда донеслись известия, что остальные льораты по-прежнему укрыты каменным саркофагом. — Он намерен разрушить весь Эйлис.
— Выстоим! Он один, а мы теперь все вместе!
— Ты всегда был идеалистом, — омрачилось лицо Илэни, ее терзали дурные предчувствия. Когда улеглось всеобщее короткое ликование, правитель льората тоже серьезно задумался об опаснейшем враге. Теперь, когда часть Эйлиса расцвела, Нармо мог предпринять, что угодно. Конечно, он стремился в первую очередь захватить Землю, поэтому Сарнибу с двойным усердием принялся готовиться к объединению защитных заклинаний.
Он даже не заметил отсутствие талисмана, Илэни же лишь украдкой улыбалась, восхищаясь навыками малахитового льора. Ее магия иссякла, предназначенная лишь для убийств, потому бывшая чародейка не сумела бы помочь. Сарнибу же обрел силу вместе со своим льоратом, он черпал ее из природы, но не обеднял ее, а напротив — обогащал и культивировал. Она давала ему сил, чтобы найти нужные сплетения для хитрых янтарных щитов. Раджед работал со своей стороны, пораженный известиями о малахитовом льорате. Казалось, всеобщее спасение совсем рядом.
И все же… спустя две недели отчаянных стараний, проведенных то в радости, то в тревоге, ранним утром Олугд влетел в библиотеку. Молодой чародей запыхался и дрожал от нервного озноба. Он возвестил сорванным голосом:
— Нармо напал на янтарную башню!
Сарнибу на мгновение остолбенел. Он ведь почти завершил заклинания, которые бы «помирили» защиту двух мощнейших башен. Но враг нанес удар раньше.
— Опоздали!..
========== 23. Мир живых камней ==========
Янтарная башня застыла печалью, как будто оба ее обитателя хранили страшную тайну. Занималась заря, а двое лежали в темноте комнаты, два силуэта, два человека, замершие без сна, оглушенные тишиной. Они прижались друг к другу с невероятной тоской, словно яркие блики рассвета резали единое целое, словно разделяли навечно. И молчанье двоих говорило громче, чем все слова. Всюду лишь безмолвие налепилось на стены светом сквозь паутину времен, сквозь недомолвки и дурные мысли. Теперь же не существовало никого во всем свете, кроме двух пульсирующих огней в бушующем море мрака.