«Легенда о Мотии и Сурадже… Вот откуда дошел ее обрывок, ее другой вариант. Они связали свои души, поэтому луна не существует без солнца», — улыбнулся наивной памяти народа чародей.
В далекие времена в Эйлисе все же жила великая любовь, которая позволяла льорами умирать в один день с их избранницами, если они не мыслили существования в одиночестве. Ради этого изобрели величайшее заклинание, требовавшее управление линиями мира. Раньше мало кому доводилось добираться до них. Наследники древних королей не обладали достаточной силой, лишь в сотый раз доказывая правоту Софии о происхождении льоров. Не врожденная магия давала им право повелевать судьбами, лишь занятое предками место. Раньше чародеи добирались до рычагов мироздания, вновь ради одних себя… Но после отказа Сумеречного наставал именно такой случай.
Раджед со свитком в руках приблизился к спящей Софии. Она сжалась под одеялом, укутанная все той же шалью-паутинкой, как бабочка в коконе. Чародей ласково улыбался возлюбленной, твердя себе и словно передавая ей мысли: «Все будет хорошо. Теперь все будет хорошо. Мы будем вместе, навсегда. Как Мотии и Сурадж».
Линии мира высветились танцем бесконечных смыслов, отозвались искрами. Сначала они не поддались. Раджед опасался, что заплутает в ворохе кодов и значений. Он переходил от управления материальными предметами к чему-то большему, почти непостижимому. Он связывал две души воедино, две судьбы, две жизненные силы, два отведенных срока.
Возможно, вторгался в сферы запрещенного, но не был скован великими знаниями последствий. Разве преступление спасти чью-то жизнь? Особенно, если речь о самом дорогом во всем мире человеке.
— Ну что ж… Друг. Если ты не желаешь помочь… Я сделал все сам. Я связал наши жизни, — вскоре выдохнул Раджед, возвращая свиток на прежнее место. Он помнил легкое покалывания под пальцами и едва ощутимое жжение в груди, словно что-то вынимали из нее. Но становилось почему-то легче и спокойнее, словно исчез тяжелый камень, лежащий на сердце.
— Ты уничтожил свое бессмертие, — раздался мрачный голос за спиной. — Теперь твой срок — не длиннее человеческого.
По небу плыли рваными клоками темные тучи, над краем горизонта кровоточащей раной высвечивалась полоса рассвета. Страж Вселенной вернулся в самый глухой час ночи. И все же даже в окутывавшей башню внешней тьме что-то светилось в сердце чародея переливами настоящего самоцвета.
— Я умру вместе с ней, если не удастся продлить ее жизнь. Я отдаю ей свое бессмертие, — спокойно отозвался Раджед, не замечая, что улыбается. Так же, как София в библиотеке, когда сообщила ужасную правду. Улыбаться на пороге гибели, уходить вдвоем в иное бытие, навечно связанные незримой нитью — не это ли вечное счастье? В лучшем ли мире, в ином перерождении, но они бы уже навечно остались вместе.
— А ведь она просила жить за нее, — отвлек Сумеречный. Его профиль угольным силуэтом вырисовывался на кобальтовом фоне окна, распятого рамой.
— Без нее — это не жизнь. Но я спасу Эйлис. Обязан! Поможешь ты или нет, но я спасу свой мир и Софию.
Раджед обезоруживающе улыбался, Сумеречный смиренно кивнул, словно именно такого ответа и ожидал. Он подошел к чародею и молча оставил на раскрытой ладони друга крупный лепесток белой розы. Затем отошел, умоляюще сложив ладони, но не объяснил своих странных жестов и вновь канул в неизвестность осенним туманом. Непостижимая игра Стража не заканчивалась, он не предавал. Не хотелось верить, что лучший друг приносил их в жертву ради спасения мира.
— Я буду бороться! — твердил уверенно Раджед, и собственный голос эхом сотни раз повторился в голове, пока первые лучи рассвета не коснулись зубцов далекой гряды.
Тогда пробудилась София, вышла, пошатываясь, зябко укрываясь шалью-паутинкой. «Домой тебе надо, домой… Но как, если ты связала себя с Эйлисом?» — сокрушался Раджед, безмолвно приближаясь к ней. Наступал еще один день, еще энное количество часов в ожидании атаки. Неопределенность подтачивала нервы, словно гигантский змей, что разрушает колонны, поддерживающие мироздание.
София стояла, прислонившись к дверному косяку. Волосы ее разметались по плечам и не совсем аккуратно колыхались смятые складки платья.