«Даже если это капля сострадания в море боли, я все-таки останусь памятью Эйлиса, крошечной точкой этой истории, началом иной», — отчужденно от трепета тела раздавались четкие мысли. София все больше наматывала линии мира, призывала их к себе. Вот она! Самоцветы! Вот она! В каждом камне пульсировала запертая в нем песня, благодать мира, его жизненная сила. И в каждом льоре, в их неестественном долголетии, вытащенном эссенцией мира.
«Готовы ли вы отдать свои сотни лет? Готовы ли прожить как обычные люди?» — трепетал голос Эйлиса, и в ответ донеслось решительное: «Да! Мы люди! Мы все просто люди!»
Олугд с невероятной любовью бросил взгляд на Юмги, им улыбнулся Огира. Аруга Иотил, точно сбросив тяжесть столетий, лихо воскликнул: «Лишние сто или десять лет на том же троне? Какая разница? Илэни! Сарнибу! Будьте счастливы! Надеюсь, успею увидеть внуков! Но если не отдам свою жадность, то ничего не увижу!»
Сарнибу с Илэни молча кивнули, и только Раджед с ужасом возопил:
«София! София! Остановись, что ты делаешь!» Но он горевал не о своих годах, он уже отдал их миру, он уже связал навечно их судьбы. Но ныне падали все хитрые заклятья, исчезал сам титул «льор». Теперь София передавала себя линиям мира во имя сразу двух миров, как и все, собравшиеся волей рока вокруг башни.
Уже почти не страшно, уже почти не протестовало тело. Лучшая жизнь — это та, что прожита не ради себя одного. Короткая или длинная, легкая или тяжелая, но время и условия не так иссушают душу, как нескончаемое самолюбие и алчность. Душа мира — это любовь. София поняла это, пожалуй, уже давно, но только теперь в полной мере прочувствовала.
Она видела, как Сумеречный Эльф атакует Нармо, как на помощь другу несется Раджед, обретший полный контроль над линиями мира. Сыпались градом удары, возлюбленный сражался не мечом, он сдерживал распространение тьмы. Он призывал силы природы, обрушивал на врага смерчи и молнии. София слышала и видела все, словно переносясь к каждому, как Страж Вселенной. Линии мира не различали расстояний, сплетая все в великое всеединство. И в центре него оказалась она, София.
Однако великий Хаос не останавливался, поглощал все атаки, отражал молнии, обращался в сотни разных уродливых форм. Раджед поднял в воздух каменную плиту, стремясь придавить ею, но при соприкосновении с Нармо камень рассыпался песком.
— Я уже пробовал! — отвечал Сумеречный. Ничего не действовало в полной мере. Рядом с ними уже сражались Олугд и Сарнибу, Инаи же старательно расставлял сети щита вокруг воронки. Силы его возросли, он нашел им верное применение. Сарнибу помогал всем, носясь между участниками поединка и воронкой, его сила возвращала к жизни природу, под его пальцами даже камни расцветали, но этого все равно не хватало, чтобы закрыть зев пустоты.
«Если я сейчас отступлю, то погибнет и Раджед… Погибнет Эйлис и Земля!» — осознавала София. Она парила, уже почти не касаясь земли, линии мира оплели ее, образы вещей распадались для нее на множество цветов, сотканных из нитей, как огромное полотно, расписанное Творцом. Когда-то же Он отметил Эйлис силой, которую кто-то заключил в камни.
Наставало время отпустить ее из темницы, вернуть самоцветы в недра. Эта великая сила пела, едва уловимо, пронизывая каждую клетку тела. А у подножья плато, не прекращаясь, кипело сражение, не с конкретным человеком, а с самим духом разрушения, пришедшим карой в порочный мир. И против этого вестника последнего часа восстали все.
— Знаешь ли, Нармо, как я появился? — рычал ожесточенно Сумеречный Эльф, обрушиваясь градом ударов, Раджед опережал его с привычной горячностью, едва не попадая под взмахи лезвий. А ведь на теле его и так уже оставили свой след несколько глубоких следов неравного боя. Золотой камзол покрылся пятнами крови.
— Вероятно, не как все нормальные люди? — все еще ухмылялся привычным оскалом Нармо, но тут же лицо его искажало уродство, от которого София поежилась: сотни чужих образов проступали через искаженные неестественной мощью черты.
— Как появился Страж Вселенной! — стенал, стремясь воззвать к последней человечности Сумеречный. — Нас было тринадцать, двенадцать избранных и я, тринадцатый.