И все же содержалось во всей роскоши льора что-то неестественное, поддельное. Не чувствовалось во всем великолепии тяжелой работы мастеров, духа жизни. Вероятно, все создала праздная игра, забава великой магии. Бездушная, без искры вдохновения и тяжелого труда мастера…
Посреди обширного помещения вновь маячил накрытый стол, тоже изукрашенный янтарем. Но Софья расценивала его только как новую опасность. Вообще она отметила, как странно изменилось восприятие вещей: теперь каждое новое помещение виделось ей сначала как источник опасности, очередной иллюзией, обманом. Она входила в зал с опаской, как солдат, который идет на штурм здания. Но из оружия у нее находилась только слабая вера в то, что дух ее достаточно крепок, а ангел-хранитель не оставит и в чужом мире.
Софья старалась не смотреть на еду, а вид запеченных лебедей, застывших на золотых блюдах, и вовсе нагонял тягучую тоску. Хотелось верить, что они — только порождение очередной ловкой магии. Представлять, как белых горделивых птиц поймали и ощипали, показалось слишком печальным. Восприятие истончилось, и ныне любая мелочь доводила до дрожи. Софья нервно вздохнула, но выпрямилась и сжала кулаки: во главе стола вновь восседал сам янтарный льор.
Он появился внезапно. Раджед хитро улыбался, положив острый подбородок на тыльные стороны сложенных ладоней, локтями он опирался на драгоценную столешницу. Он буквально сливался с залом, превращаясь в часть панно.
Охотник и лань. Король и его игрушка. Да только последняя все никак не признавала за собой эту противную роль. Стояла уставшей тенью рудника в покрывшейся угольной сажей одежде. Наверное, под глазами у нее залегли тени, и слезы оставили свои следы. Соня не желала выглядеть жалкой, потому выпрямила спину, даже в таком виде сохраняя природное благородство. Эта новая встреча означала лишь одно: ее не оставили на руднике, с ней продолжали издевательски забавляться.
«Софья, ничего не бойся. Выход там, где кроется твой страх», — вдруг прозвучал знакомый голос. Показалось, что она увидела в сознании прозрачные печальные глаза Сумеречного Эльфа. Кем же являлось это существо? Довериться ему не удавалось, однако слова придали уверенности, хоть и вызвали новое беспокойство. Но все-таки голос звучал отчетливо, как по телефонной связи, не перепутать с галлюцинациями и воспоминаниями.
— Лиитэ, полагаю, вы замерзли, — развел руками льор, откидываясь в высоком кресле с красной обивкой и янтарными набалдашниками на подлокотниках. Обилие камня уже начинало раздражать. Наверное, это было любимое обиталище хозяина замка. И он решил показать его только теперь, обойдя в прошлый раз. Наверное, ныне специально играл на резком контрасте. Не действовало, не восхищало.
— Спасибо, нет, — холодно ответила Софья, пытаясь прочесть на лице чародея хоть что-то, но на нем лишь застыла маска лукавства. Она придавала льору сходство с лисом в сочетании с оранжевыми глазами и рыжевато-пшеничными волосами. Наглый хитрый лис-оборотень, принявший облик человека.
— Мне лучше знать, моя ведь башня. На руднике очень холодно, —ответил льор. — Примерьте хотя бы это скромное подношение. Раз уж мы дали друг другу время на раздумья, не хотелось бы, чтобы вы превратились в ледяную статую.
С этими словами к ногам Сони упала длинная шуба из лисьего меха. Почему-то показалось, стоит только надеть ее — и сама превратишься в обманщицу-кицунэ.
Софья отступила на шаг, хотя еда и тепло манили, подтачивали стойкость. Но хотелось зарыться лицом в теплые мамины руки, попробовать ее обыкновенные блюда. И ни о чем не думать. Та жизнь осталась как будто в далеком сне, Эйлис забрал всецело, заставляя думать о том, что окружало. Рядом оказался только льор. И от врагов подарки не принимают.
«Какие раздумья? О чем здесь думать? На что он надеется? Что кнутом и пряником заставит полюбить себя? Что я останусь с ним? Глупец, безумец. Палач», — отрывисто думала Софья. Мысли отзывались гулко в смерзшемся комке сознания, нестройные и короткие, почти без оценки. Они служили теперь как констатация фактов, не более того. А из чувств остались только боль и накатывающий страх пополам с гневом.
Она вспомнила запрет Эльфа, касавшийся еды. Ослепительная шуба из пушистого плотного меха внушала не восхищение, а те же опасения, что и заколдованные яства. Софья вспомнила все сказки, которые когда-то рассказывала ей бабушка. Колдуны нередко похищали кого-то, держали в заточении и искушали подарками, да только истинным лицом подношений оказывался то пепел, то уродливые обноски. Она боялась прикасаться к мягкому покрову, хотя зубы стучали от холода. В зале вроде бы царило тепло, но ее все еще обволакивал хлад рудника. Недобрые чары мерещились ей повсюду, точно клейкие щупальца спрута, оплетавшие все вокруг.