А та как раз вышла на порог. В штанах и широкой куртке со стальными заклёпками ворожея напоминала одну из островных женщин-воительниц. К широкому ремню был приторочен кинжал. Из-за плеча торчал колчан со стрелами. Она решительно сунула в руки Путника какой-то корень:
— Натрёшь им лицо, шею и ладони, чтобы ни одна тварь лесная не пошла по нашему следу. — Мужчина принюхался, пахло сильно, но не неприятно.
Дождавшись, пока он сделает всё необходимое, Тивисса протянула своему помощнику лук и колчан, пояснила:
— Я с ним и в нормальном состоянии паршиво обращаюсь, а сейчас, боюсь, даже тетиву не смогу ладно натянуть. Так что будешь меня прикрывать, пока я установлю ловушку. Я боюсь… я не хочу… — и ворожея, горестно всхлипнув, прижалась к онемевшему чужаку. Он ничего не ответил, хотел прижать женщину к груди, позволяя той выплакаться. Но та тут же смахнула слезы и решительно зашагала прочь со двора.
Ночь наступала. Если бы не навыки Путника и чутье его спутницы, они бы давно заблудились. В скудном свете масляного фонаря лес выглядел совсем иначе, чем днём. Даже деревенские детишки, знавшие каждую его тропку, каждую полянку и все овраги, не решались соваться сюда после наступления темноты. Ибо после заката пробуждались иные, тёмные силы, от которых доброму человеку не было спасения.
Из нор да вылезали костлявые шептуны — останки тех, кто заплутал однажды в лесу да умер от голода. Днём они пугали неожиданным хрустом ветки, снимали птиц с гнёзд, заставляя тех пронзительно кричать, но с заходом солнца становились бесшумны, нападая на любое живое существо и ломая тому шею. Волосатые страхолюдины, притворяющиеся днём замшелыми кочками, просыпались, чтобы схорониться в кустах, сверкая глазами. Подойдёшь поближе, ничего не найдёшь, только листья колышутся, а стоит отвернуться — нападёт да задушит. Это не считая другой нежити да нечисти, что хоть и не могла убить, но всячески вредила.
Даже Путнику сделалось не по себе. Чтобы как-то развеять мрачное настроение и немного приободрится, он пристал с расспросами к Тивиссе. Мол, что де за зелье она готовить собралась, и в чём его действие? Показалось, что ворожея вновь впала в прежнее состояние. Глаза её что-то высматривали, не здесь, а внутри своего существа, губы беззвучно зашевелились, и лишь спустя годы (так показалось чужаку) из них вырвались слова:
— Оно умертвит мою плоть. Кровь трупоеда — жуткий яд, в чистом виде одна его капля способна убить всего через несколько минут. Но если смешать её с отваром кое-каких трав да произнести специальный заговор, то таким питьём можно подавить жизненное начало, не причиняя телу никакого вреда. Обычно подобное зелье применяется, чтобы тебя не могло найти ни одно поисковое заклятие. Всё будет твердить о том, что ты мёртв, хотя ни дыхание, ни сердцебиение не прекратятся. В моем случае я обманываю лишь свой дух, что более не может спокойно покоиться в человеческом обличии. В общем-то, его много где можно применить. Если добавить пару компонентов, то зелье становится совершенно безопасным для тела, но вот Эхо навсегда угасает. Говорят, одного из древних правителей попотчевали таким снадобьем, и тот вскоре потерял и память, и речь, и здравомыслие. К счастью, для зелья достаточно совсем немного трупоедской крови, а хватает его на целый год. Обычно я не тяну до последнего, не даю проявиться своей сути. Но разве можно было бросить тебя в беде?
— Ох, нашла беду! — фыркнул мужчина. — Я давно привык к своим кошмарам.
— Дело не в привычке. Обычно я легко читаю историю чужих жизней, но в твоём случае всё слишком… размыто. Словно через мутное стекло видится мне, что лежат на тебе какой-то долг и вина. Они-то и держат прочными канатами, не дают покоя. А каждый кошмар как новое волокно, только силы вливают в них. Возможно, если ослабить путы, скорее смогу разглядеть остальное.
— И что конкретно ты видишь? — Теперь некоторые загадки для Путника разрешились, но оставалось ещё их великое множество.
Тивисса прикрыла глаза, наморщила лоб, сосредотачиваясь. Но тут же досадливо тряхнула головой:
— Я вижу страшного зверя, крылатого монстра в огне. Вижу скалы, окружённые волнующимся морем. Там кто-то стоит, но стоит мне напрячь зрение, как всё пропадает. Остаётся лишь беспроглядный мрак. Не знаю, гость дорогой, что стряслось с тобою, но одно мне ясно: плотным коконом вокруг тебя обернулась магия, да такая, что ни одному шаману не одолеть, — ворожея открыла глаза, тяжело вздохнула. — Не взыщи, Путник, не чем мне утешить тебя.