— Любящий безмерно, — прошептал Лайтнед.
И словно услышав заветный отклик, компас ожил в его руках. Стрелка завертелась, ища нечто не то в воздухе, не то в сердце самого Фредрика или прислушиваясь к неслышному смертным голосу. А потом остановилась, охотничьим псом намертво встала, не двигаясь больше ни на волос. Лайтнед посмотрел туда, куда она показывала, но ничего интересного в том направлении не нашёл. Вздохнув и воровато осмотревшись, нет ли поблизости бдительных прохожих, вскарабкался на ограду. Полутора локтей хватило, чтобы увидеть намного дальше.
— Так и что у нас там? Рынок, здание школы, — сам для себя подвёл итог молодой человек. — Нет, не думаю. Академия? Но зачем?
Мысли, как пугливые птички перепрыгивали одна за другой с места на место. Пока не поднялась вся стайка разом. И в этом мельтешении слов и образов — маленьких крыльев, он увидел главное: парящий над головой цеппелин. Всё сошлось. Снова, и на этот раз понимание пришло гораздо быстрее. Узкая тропинка, которая прежде оборвалась, снова петляла перед Фредриком. Студенты академии могут только мечтать стать командирами, взлететь ввысь, сделаться кем-то более значительным, чем второй сын плотника или кузнеца. Он давно стал больше себя изначального в сотню раз, давно перестал чувствовать себя чьим-то сыном… И что-то добавить к своей истории здесь, на планете, ему было нечего. Лайтнед третий раз за утро улыбнулся и зашагал обратно домой. У него предостаточно времени. Теперь — уж точно.
Наследник гор (Часть 1)
Вечерняя прохлада ещё не остудила пышущий жаром асфальт и не загнала по домам прохожих. Седьмой час, солнце присело на крыши, чтобы вскоре окончательно спрятаться за ними, но пока его света хватало на то, чтобы рассмотреть мелкий газетный шрифт. Или, как в случае господина Свойтера, разобрать затейливый почерк на разрозненных листах, лежащих перед ним на столике уличного кафе. Господин Свойтер был сведущ в истории, а потому одна начинающая писательница посчитала его достойным того, чтобы стать редактором её первого серьёзного труда. Несколько дней назад, тщательно упакованная рукопись в тридцать страниц перешла из её изящных рук в надёжные руки вышеозначенного господина, и теперь текст усеивали не только многочисленные пометки, но и следы от всевозможных блюд и напитков. Редактором господин Свойтер был отличным, но предпочитал работать не в душном кабинете, а в более уютном месте. Таковым местом на данный момент являлось кафе «Ленни», точнее, его летняя веранда.
— Подлить? — Подавальщик с кофейником отвлёк посетителя от тщательного анализа очередного предложения.
— Пожалуй, — благосклонно кивнул тот.
Больше романов и истории редактор любил хороший кофе, выпивая порой по пять чашечек за раз. И хотя жена господина Свойтера много раз напоминала супругу о давлении, больных почках и прочей ерунде, которая «непременно сведёт тебя в могилу», сам мужчина придерживался иного мнения. Лишь благодаря кофеину он ещё ходил по земле. Нельзя отбирать у человека его маленькие радости, иначе жизнь станет пресной настолько, что лучше уж вовсе покончить с ней. Поэтому, пока госпожа Свойтер повторяла про больную печень и головокружения, её муж вечерами уходил из дома, чтобы посидеть вот так, со спокойной совестью дозволяя подавальщику доливать ему в чашку очередную порцию.
Ему шёл уже семьдесят третий год — возраст, достаточный для того, чтобы отвечать за собственные ошибки. Ибо, по убеждению редактора, мудрость — это есть талант отдавать себе отчёт в том, какой ты дурак, и при этом не требовать того же от других. Следуя этому определению, господин Свойтер был достаточно мудр. Во всяком случае, читая рукопись, он не ругался, а лишь многозначительно покашливал в пышные усы. Ему нравилось зачёркивать, нравилось переписывать и перекраивать чужую работу, но вовсе не из-за самодовольства, не из-за чувства превосходства над молоденькой писательницей. Для господина Свойтера редактура была сродни прополке огорода: чем тщательнее выдернешь сорняки, тем меньше вероятность того, что через неделю-две они взойдут снова. Девушка только училась выражать свои мысли, делая это слишком аккуратно, слишком…
— Угловато, — подобрал нужное слово господин мужчина.
— О, господин Свойтер!
К столику спешили ноги. Длинные ноги в модных узких штанах, которые редактор не смог опознать. Зато опознал голос, и немедленно поднял взгляд, чтобы поприветствовать своего старинного знакомого. В прямом смысле слова: с доктором Кримсом он был знаком столько, что оба и вспомнить не могли, сколько именно. Не то пятьдесят, не то шестьдесят лет. В общем, практически всю жизнь, то есть безумно долго.