— Неужели ведун должен быть обязательно заросшим и грязным? — вслух пустился размышлять доктор Кримс. — И я нахожу некоторое несоответствие в описании. Благообразный, но с длинными ногтями. Вполне нормальный, но женщине от его вида страшно стало.
— Не от вида, а от голоса, — поправил редактор. — Вы весьма невнимательны, мой друг. И, вообще, прекратите меня перебивать, иначе мы так и застрянем в предисловии, а до основных событий истории так и не доберёмся. А мне, между прочим, к девяти надобно быть дома.
— Иначе госпожа Свойтер лишит вас ужина? — вернул сдачу за прошлую шпильку Кримс. — Не беспокойтесь. Как говорил мой преподаватель патологической анатомии: у человека не могут одновременно хорошо работать язык и уши. Поэтому закрываю рот и напрягаю слух. Продолжайте.
— Кхм-кхм! — с недоверием косясь в сторону доктора, попытался отыскать нужную строчку господин Свойтер.
Света становилось всё меньше, но зрение редактора почти не пострадало от кофеина и возраста. Если и надевал он очки, то больше для солидности, чтобы не щуриться, чем из-за острой необходимости.
«Она никогда не была тут раньше и не видела ведуна своими глазами, но много раз слышала историю своей матери, — продолжилось чтение. — Когда Кивина носила дочь, ей предсказали, что та станет последним ребёнком в роду. Опасаясь остаться бесплодной или родить больное дитя, мать Майетолль отправилась к ведуну. Уже тогда, двадцать лет назад, о нём ходила молва, как о проницательном и мудром человеке. Вайлех не стал крутить руками, не стал читать заговоров, только сказал: «Как начнутся схватки, позови к себе бабку, что живёт от тебя за три дома. Хоть она и немощна, но ум её крепок. Она-то одна сможет тебе помочь».
Кивина не приняла совет ведуна. Отмахнулась. И едва пришла пора рожать, вызвала знакомую повитуху — крепкую сорокалетнюю матрону, как и было уговорено прежде. Целый день промучилась женщина. Целый день схватки то начинались, то заканчивались, а ребёнок всё не хотел покидать лоно. Лишь кровь лилась ручьями, да непрерывно тёк по вискам и лбу несчастной пот. И тогда, понимая, что иначе может умереть, попросила несчастная вызвать старуху, жившую от них через три дома. Та пришла, уложила роженицу на спину и принялась то так, то эдак нажимать ей на живот. Боль была страшной, но спустя уже полчаса на свет появилась крупная и здоровая девочка. С тех пор тёща Тейлуса не переставала в каждой молитве поминать добрым словом и ведуна, и ту старушку, что спасла ей жизнь. Более того, через некоторое время наведалась она к Вайлеху, но тот не открыл двери, пробурчав лишь через толстые дубовые доски: «Не нужна мне твоя благодарность. А явишься сюда ещё раз — прокляну!»
— Добрый какой! — совсем тихонько фыркнул доктор, но редактор услышал это фырканье и вновь прервался для укоризненного кашля. — Всё-всё!
— «Похоже, с годами характер затворника ничуть не стал лучше. Тёмные глаза из-под кустистых бровей смотрели не просто сурово, а даже как-то недобро. Такому человеку не то что родное дитя не дашь, а и чужую курицу не доверишь, как говаривали в их городке. Но в голове Майетолль крутились наказания матери и голоса соседских кумушек: «Ах, бедолага. Знаешь, что жрицы-то в воде увидали? Умрёт её мальчонка не сегодня, завтра. Так ей и сказали. Ага».
— Чушь всё это, — решительно отринула чужие пересуды молодая мать.
Страх вернуться к их взглядам и шепоткам без уверенности в завтрашнем дне пересилил оторопь перед ведуном. Она помогла снять с плеч мужа корзинку и вынув из неё сладко спящего сына, протянула того Вайлеху. И затворник неожиданно нежно принял мальчика в руки, не потревожив его, словно всю жизнь качал и пеленал малых детей. Глаза его тут же измениливыражение, глубокие сладки на лбу и вокруг рта разгладились, преображаясь в улыбку умиления. Майетолль зачем-то отметила, что зубы у ведуна все на месте, хотя, судя по белоснежным волосам и бороде, Вайлеху уже перевалило за пятый десяток. Видимо, жизнь в глуши и скромная пища имели свои преимущества. Не стоит также забывать и о прошлом старца. В общем, первое жуткое впечатление женщины быстро сменилось вторым, более благостным. Её муж не спешил так быстро смягчать сердце. Тейлус всё ещё с подозрением, готовый в любой момент выхватить из его рук своё дитятко, следил за каждым движением ведуна.
Но тут уже сам виновник суматохи проснулся и, выпростав ручонку из-под нескольких слоёв одеял, схватил бывшего лекаря за свисающий над ним кончик бороды. Схватил и резко дёрнул, оставив в кулачке пучок волос. Вслед за малышом дёрнулись и родители, но ведун только довольно хмыкнул: