Длинные ряды столов, покрытых толстым однотонным пластиком. Скамьи, настолько тяжёлые, что и вдвоём не подымешь. На таких не возникнет желания просидеть лишнюю минуту, отрыгивая воздух и сыто похлопывая себя по животу. Всё в столовой призывало не тратить время на пищу, поглощать её молча, почти не жуя, и бежать по своим делам. Со стен ядовито жёлтым и красным, угрожающе сверкали надписи: «Поел — убери за собой!», «Уважай работу кока! Не оставляй недоеденным обед!», «Использованные приборы складывай в синий контейнер, остальную посуду — в зелёный». Но даже мрачные восклицания и хмурый серый цвет кафеля, которым были выложены стены, не мог у военных отбить ни аппетита, ни желания почесать языками. А в дни, когда корабль преследовал кита, столовая вовсе превратилась в жужжащий улей, по которому постоянно сновали возбуждённые пчелы — матросы. Посменные дежурства были отменены, как и совместные обеды и ужины. И каждый перекусывал теперь тогда, когда выдавалась свободная минутка. Офицеры следил за тем, чтобы младшие по званию не плодили беспочвенные слухи, а занимались делом, в свою очередь, если обсуждая происходящее, то стараясь делать это тихо и предварительно убедившись, что никто их не подслушивает. Но та троица, пойманная с поличным Лайтнедом, была лишь началом. Кит, так легко продолжающий уходить от погони, превращался то в комету, то в чудовище о восьми ногах, то в очередное газопылевое облако. На пятый день появилась версия, что никакого кита вовсе никто не видел, а это всего лишь наваждение, порождённое Эхом.
— В нём на частоте, которую не могут уловить приборы, зашифровано послание. Мы слушаем сигнал, и начинаем видеть то, чего нет, — горячо шептал, поедая свой урезанный уже на две трети паёк, один из механиков.
— Вроде какого-то внушения, что ли? — моргая большими серо-зелёными глазами, уточнил один из работников кухни. Он принёс товарищам подносы с едой, да так и остался стоять рядышком, затянутый в воронку разговора.
Двойные двери столовой распахнулись во всю ширь, ударились о стены и на обратном ходу едва не прибили ворвавшегося внутрь паренька. Кепка на его голове перекривилась, из-под неё взметнулись иссиня-чёрные вихры. Паренёк звался Ильсусом и работал помощником инженера. Все сидящие сразу повернули к нему голову. Во-первых, из-за шума, а во-вторых, всех, кто работал в УЗЭ-отсеке, считали кем-то вроде жрецов. Каждое слово инженеров считалось на вес золота, и то, что они говорили, никогда не подвергалось на «Элоизе» сомнению. Но, если служители древних божеств трактовали их послания, как сами понимали (а, чаще всего, просто выдавая какую-нибудь туманную головоломку), то помошники Густаса ограничивались лишь сухим пересказом услышанного. Ритуальные чаши им заменили точные приборы, а зелья для общения с высшими силами — электрические импульсы. И лишь одно сближало жрецов и инженеров: и те, и другие умели страстно молиться. Правда, тихая молитва работников отсека уловления и записи частенько перемежалась такой же руганью. Но тогда на помощь им приходил ремонтный чемоданчик. К сожалению для их «коллег», починить отвёртками и паяльником потустороннее зрение было невозможно.
— Что случилось? — Побросав недоеденную капусту и гречку, подскочили к Ильсусу матросы. — Что произошло?
— Кит… — задыхаясь, буквально выкашлял из себя слово чернявый. — Кит остановился…
— В каком смысле остановился? — в то же время двумя палубами выше спрашивал Лайтнед у старпома.
— В таком. Остановился на одном месте. Будто ему надоела эта погоня, и он решил нас подождать. — Руки Дерека снова недвижимо лежали за спиной, взгляд был устремлён в сторону простирающегося за обзорным иллюминатором Небесного мира, но капитан как наяву увидел, как тот растерянно пожимает плечами. — Никто никогда не изучал поведение китов, сами знаете, сэр. Но это безусловный шанс для нас подобраться к нему как можно ближе. Часа через два-три, если кит снова не поплывёт, мы окажемся на расстоянии, достаточном для того, чтобы рассмотреть его, так сказать, невооружённым глазом. Честно говоря, капитан, сэр, когда я подавал заявку на участие в этой исследовательской программе, то совершенно не надеялся, что мы найдём хоть что-то.
— Тогда зачем…? — не договорил Лайтнед, но вопрос и так был понятен.
— Я не особенно верил в эти сказки про Эхо, китов… Мне тридцать пять лет, я стал одним из самых молодых капитан-лейтенантов в своём выпуске. Да, мне не довелось воевать. Я имею в виду настоящую войну, с фронтами и реальным противником. Однако за плечами у меня пятнадцатилетний опыт плавания над поверхностью Элпис. Я много раз попадал в такие ситуации, из которых не каждый бы выбрался, но… мне скучно. Ходить по земле — скучно. Сидеть дома — невыносимо. И я решил, что лучше отдать себя хоть какой-то цели, пусть призрачной, пусть недостижимой, чем вовсе не иметь цели. У вас, капитан, есть стремление, упрямство, и мне ничего не оставалось, как следовать за вами. Бездумно, слепо подчиняться приказам. И вот… теперь я поверил. Теперь я вижу его, и всё внутри меня переворачивается. И я понимаю, что постепенно проникся вашей одержимостью, пропитался вашей мечтой, как сухое печенье размачивается под действием горячего чая. Спасибо вам, капитан, сэр.