— Помочь? — после пары минут наблюдений за бесплотными попытками непонятно чего, предложил Лайтнед.
— Да, подержите, — всунул кабель в руки начальника инженер. — Держите крепко, я постараюсь их разъединить. Не знаю, что это была за вспышка, но эти штекеры будто сплавились между собой. Надо заменить.
— Мне сказали, твоя техника сходит с ума, так?
Лайтнед обхватил кабель, но рывок оказался столь сильным, что его едва не вырвало из рук. Удивительно, как в таком на вид худощавом молодом человеке, большую часть жизни проводившем, сидя за приборами, вмещалось столько силы. Правда, кто знает, чем Густас мог заниматься в свободное время? Фредрик никогда не интересовался личной жизнью своих подчинённых. Все сведения доходили до него либо в виде сухих отчётов, либо в виде слухов.
Так капитан узнал, что его старший помощник был женат, но развёлся и теперь содержал на своё скромное жалованье не только своих родителей, но и семью бывшей супруги. Любитель устроить потасовку в коридоре — Клаудес, на самом деле, наоборот — примерный семьянин вот уже пятнадцать лет. А ещё собиратель необычной коллекции камней со всех уголков Элпис. Офицер, рассказавший о последнем обстоятельстве Лайтнеду, помнится, пошутил, что и в космос мичман отправился за каким-нибудь необыкновенным обломком метеора.
Фредрик не принял это заявление всерьёз, но теперь подумывал, что у каждого в этом походе могла обнаружиться своя скрытая цель. И почему бы Клаудесу просто-напросто не захотеть себе во владение кусочек Небесного мира, пусть и в виде обыкновенного булыжника? Лайтнед и сам взошёл на борт «Элоизы» отнюдь не из-за разрушения очередной сказки о Хранителях Эха или превращении её в быль. Вопрос сорвался с губ сам собой:
— Густас, а зачем ты здесь?
— В смысле? — Пыхтящий от натуги парень поднял на командира удивлённый взгляд.
— Для чего ты записался в команду «Элоизы»? — перефразировал капитан.
— Ну, — казалось, Леон впервые задумался над этим, — такая возможность выпадает не каждому. Работа с новейшим оборудованием, исследования. Настоящее приключение, да ещё в команде таких профессионалов!
— Понятное дело. Но для тебя самого, что значит этот полёт?
— Я хочу понять… — Густас запнулся, пытаясь сформулировать свои тревоги и свои надежды, привести их к простым словам, как математики приводят сложные теоремы к простым формулам. — Мне необходимо понять, почему. Люди всегда верили, что мёртвые не уходят навсегда. Что часть нас остаётся здесь, в нашем мире. И когда профессору Ланти удалось уловить эхо-сигнал, мы получили этому подтверждение. Но я не понимаю, почему именно эти голоса звучат в колонках транслятора? Не понимаю, для чего Небесному миру нужно хранить их и передавать на столь далёкие расстояния? И есть ли в них… Есть в них хоть что-то от нас? Или это просто — звуки. Как запах духов, остающийся от вышедшего из комнаты человека просто потому, что любой запах может оставаться на некоторое время, когда издающий его предмет давно вынесен?
— Кого ты потерял? — Фредрику хватило одного взгляда на инженера, чтобы понять истинную причину столь странных речей.
— Маму. Отец всегда говорил, что она с нами, со мной. Когда я делал что-то плохое, он повторял: «Тебе не стыдно? Твоя матушка, наверное, сейчас краснеет за тебя в Небесном мире». Когда мне было плохо или трудно, уговаривал: «Всё пройдёт, сын. Я с тобой, и твоя мама присматривает». Но я не ощущал её присутствия. Я чувствовал себя слепым, слушающим утверждения, что в комнате светло, но не видящим никакого света. Мне просто хотелось взлететь, просто…
— Приблизиться к ней? — Кивок. — Что ж, давай тогда на счёт три, я потяну на себя, а ты — на себя. Договорились? Один, два…
XIV
Расстояния в Небесном мире очень обманчивы. То, что кажется близким, находится невероятно удалённо, а ближайшие объекты видятся дальше, чем расположены на самом деле. Им пришлось лететь почти двое суток, прежде чем дежурный смог увидеть планету своими глазами, хотя приборы зафиксировали её за несколько часов до того. Но только к полудню третьего дня стало возможным рассмотреть странное движение над поверхностью спутника звезды под номером «двадцать дробь семь».
Лайтнед несколько раз моргнул, отгоняя наваждение, но оно никуда не делось: внизу, в нескольких десятках километров под ними, кружились киты. Посчитать их точно не представлялось возможным. Животные постоянно перемещались, менялись между собой местами, то набирая скорость, то почти замирая на месте. Это походило на ритуал или танец, только никто, кроме Небесных хранителей не слышал музыки. Космос по-прежнему оставался нем, и только крошечные газовые «рыбки» да вспышки далёких галактик отсчитывали ритм.