Стоило потемнеть небосклону, как она отправила гостя в опочивальню. Прикрыла дверь, оставив небольшую щёлку. Улёгся Путник на ложе ворожеи, как будто в облако провалился. Огромная толстая перина, целый ворох подушек. На потолке вся небесная карта, как она есть. Каждое созвездие подписано, а посреди круглый лик солнца. Звезды, нарисованные особой краской, светились почти так же ярко, как настоящие. Тивисса говорила, что потолки расписали до неё, прошлый жилец дома был большим затейником.
«Может потому мы сразу с ним сговорились», — добавила она тогда.
Ворочался мужчина с бока на бок, а уснуть всё не получалось. Вот как бывает: иные горошину под боком чуют, а ему на голой земле удобнее было, чем на всем этом пухе.
В окошко по-прежнему дул свежий ветерок, доносились звуки далёкой флейты и смеха. Это, радуясь последним летним денькам, собирались вместе парни с девушками. Когда-то и он был таким, сбегал из душного терема с приятелями, порой лишь под утро возвращаясь обратно. Брат вечно бранился, повторял, что негоже человеку его сословия с простыми горожанами по кабакам шляться, да срамные частушки распевать. Лишь спустя несколько лет Путник понял, что дело было вовсе не в частушках и выпивке. Князь боялся, хотя тогда казалось — не за него, а его самого.
«Народ любит младших братьев Мирдара Светлого больше, чем правителя. А потому первого он всё время держит подальше от столицы, а второго, наоборот, запер в светлице» — Вот как про себя трактовал Путник поступки великого князя.
Может, видения уже давно выклевали ему глаза? Или просто зависть затуманила рассудок? Кто знает. Только сейчас уже поздно о том рассуждать. Мертвецам не нужны твои извинения, а сам себя простить Путник пока был не в силах.
На подоконник вспорхнула какая-то пичуга. За ней прилетела вторая. Мужчина приподнялся на локте, чтобы получше рассмотреть их. Нарождающаяся луна давала достаточно света, да и зрение у Путника всегда было отличным. Но даже не он сразу поверил происходящему. То оказались вовсе не птицы, а странные существа. Более всего они походили на комки овечьей или кроличьей шерсти. Каждое существо имело лишь одну лапу, на которой, впрочем, проворно прыгало. Лишь четыре миниатюрных крылышка трепетали так быстро, что Путник слышал тонкий мелодичный писк. К первым двум присоединились ещё три. Тонкими клювами они выбирали из бусин съедобные крошки, ближе и ближе подскакивая к раскрытой клетке.
Один сон неожиданно взмыл в воздух, неистово махая всеми четырьмя крыльями, а опустился уже на подушке Путника. Тот затаил дыхание, памятуя о том, как легко спугнуть кроху. Вблизи сон оказался ещё чуднее: весь покрытый лёгким разноцветным пухом, что образовывал замысловатые узоры. Два глаза по бокам головы были гораздо больше птичьих, а вот куцый хвост никуда не годился.
Сон попрыгал по подушке и вдруг засвистел. Сначала звуки были беспорядочными, но постепенно голос певца окреп, да и ритм нашёлся, складываясь из отдельных свистков во вполне узнаваемую песенку. Не менее старинную, чем та, что недавно мурлыкала Тивисса. Но и эту Путник помнил не хуже. Про поход разудалого героя, которому не страшны ни коварные враги, ни безумные чародеи, прячущие несметные сокровища.
Он прошёл огонь и воду,
Он гостил в подземном царстве
Меньше века, дольше года.
Он не знал, что значит горе,
Накаляя в жерле горном,
Меч студил он в пене моря.
Куплеты менялись местами, строчки постоянно тасовались, но смысл при этом не особенно изменялся. За это, и за то, что песня была практически бесконечной, её обожали все завсегдатаи питейных заведений и постоялых дворов. На памяти Путника никто ни ризу не исполнил данную балладу от начала до конца, да и он сам не знал всех слов. Но вот незатейливый мотив не менялся никогда, тавром вытравляясь в голове. И теперь именно его насвистывал один из снов, постепенно погружая бывшего княжича в пучины забытья. Тёплые и совсем не страшные.
Добыча вышла щедрой. Пойманные сны перепугано кричали и бились об ограду. Но стоило Тивиссе накинуть на клетку плотную чёрную ткань, как они успокоились. На подоконнике за ночь не осталось ни крошки пирога, а почти весь песок смело ветром. Только редкие бусинки блестели в свете восхода.