Мы подошли к разломанной двери кабинета, но Вудсворт всё равно открыл её и пропустил меня вперёд.
– Кто первым нашёл тело?
– Леди Лонгфорд, сэр. Она обнаружила, что господин долго не выходит. И позвала меня сломать дверь.
Комната была такой же, как и весь дом – огромной, мрачной и полной тайн. Запахи наполняли её густым, тяжёлым облаком: старый воск, бумага, деревянный лак, едва уловимый аромат высохших чернил, терпкий табак, впитавшийся в стены, и что-то ещё, металлическое, слабое, но неумолимое, пробирающееся сквозь остальные нотки, как ржавчина на лезвии ножа.
Стены были уставлены книжными полками, на которых теснились тома в кожаных переплётах. Некоторые из них покрылись тонким слоем пыли, другие выглядели так, будто их недавно перелистывали нервными пальцами. На полу лежал толстый ковёр, который заглушал шаги. В центре комнаты стоял массивный стол, за которым сидел Джаспер Лонгфорд.
Или, точнее, его брошенная оболочка.
Он сидел в кресле, голова была слегка наклонена вперёд, как будто он заснул. Только глаза открыты – неподвижные, выцветшие, отражающие слабый свет лампы. В них читалось недоумение. Все мы озадачены жизнью, что уж говорить о смерти.
Джаспер Лонгфорд был глубоким стариком, человеком, которого возраст не просто тронул – он вырезал его, как скульптор, терпеливо и жестоко. Кожа его, тонкая, почти пергаментная, была исполосована морщинами, глубокими, как каньоны, высеченные временем в скале его лица. В уголках рта застыли следы давно сказанных слов. Волосы – седые, редкие, уложенные с той аккуратностью, что бывает у людей, которые цепляются за порядок даже перед лицом хаоса.
На его костюме – тяжёлом, дорогом, но теперь смявшемся, – остался слабый запах лаванды и древесного мыла, которым он, должно быть, пользовался изо дня в день.
– Он же мог просто умереть от старости.
– Его личный врач сомневается. Он считает, что это была пси-атака.
– Ну, Вудсворт. Это сужает круг подозреваемых, – я прищурился, глядя на спокойствие в человеческом обличье. – Только близкие люди способны проникать в разум. Или по согласию.
– Вы лучше меня в этом разбираетесь, сэр. Поэтому вас и наняли.
– Он был таким, когда его нашли? – спросил я, подходя к жертве.
– Да, сэр. День назад.
Я осмотрел комнату. Никаких следов борьбы. Никаких признаков того, что кто-то ещё был здесь. Только смерть, которая пришла так тихо, что никто её не услышал. Я обернулся к Вудсворту:
– А как вы узнали, что он мёртв и на нём нет признаков насилия?
– О, естественно мистера Лонгфорда двигал я и доктор Грейвз, сэр, – ответил он, и в его глазах снова появилась та странная искра. – Но потом мы вернули в то же положение. Для полиции и детективов.
Вернули в то же положение. Видно, этот человек платил недостаточно, чтобы хватило на посмертное уважение.
– Кем работал покойный?
– Мистер Лонгфорд был частным инвестором и меценатом.
Разводчик паразитов, значит.
– Его семейное дело – это отпугиватели тумана, – ровно продолжил Вудсворт, не моргнув.
Ещё и торговец суеверным страхом.
– У него остались родственники, кроме вдовы?
– Да, сэр. Его сын, мистер Генри Лонгфорд. Живёт тут.
– Наследник?
– В некотором роде, сэр. Остальные дети мистера Лонгфорда живут в других городах, связи с ними он почти не поддерживал.
– Остальные? Насколько он был плодовит?
– Достаточно, сэр.
– Я так полагаю, мистер Генри не построил финансовую империю, раз живёт с родителями.
– Ему шестнадцать, сэр.
– Странное дело. Старик-отец и ребёнок-сын. И они были… близки?
– Они жили в одном доме, сэр, – уклончиво ответил Вудсворт.
В этот момент за дверью мелькнула фигура. Я обернулся, но успел увидеть лишь край чёрного подола и тонкие пальцы, цепляющиеся за дверной косяк.
Служанка. Интерес кошки, учуявшей новый запах в доме, или же волнения преступника, словно еретика, следящего за инквизитором, раскладывающим его дневники?
Я медленно достал револьверы.
Захар и Данил. Два верных якоря, без которых разум мог сорваться в бездну, и я бы уже не вернулся. Гладкая сталь, чёрный воронёный металл, утешительная твёрдость. Я чувствовал каждый изгиб замысловатой гравировки на рукоятках, как карту в хаосе чужих разумов. Их тяжесть напоминала мне, кто я и что я.