Теперь посмотрим какое будет продолжение… Месяца через два, сами знаете, как приедет генеральская кухня… Напишу вам обязательно! Всего вам самого наилучшего, дорогой Сергей Васильевич! Берегите себя!
Всегда благодарный ваш ученик, Андрей Р.
– Мы приглашаем народ на вечеринку!
– Что? Ваши вечеринки – отстой! Я был на последней, так там ни одной девчонки не было!..
– …"чеховщину", выходят какие-то похороны…ужасно! Чехов, будучи слабым человеком, а это так, искал всё время какой-то духовной опоры. Ну…а-а…в какие-то годы его мучений, исканий эту духовную опору давал Шопенгауэр, там, или Ницше – вот то, что он называет "радостью пессимизма". На выходе из душевного кризиса он вдруг понимает, что эта "радость пессимизма" – пошлая. Так же, как пошло заливать горечь вином. И он клянётся Станиславскому…
– А что за праздник без музыки?
– Для праздника нужно хорошо нарядиться! На праздниках всегда фотографируются! Поехали! Готов?
– Ага!
– Праздник, вот и мы!..
Белые полиэтиленовые пакеты с ярко-красной рекламой магазина на них, смотрелись диковато на фоне серой, с чёрными влажными пятнами, деревянной обшивки веранды. Редкозубый покосившийся забор, созданный видимо из тех же досок, уже явно проиграл борьбу за выживание с заросшим огородом. Да и сам огород был такого же цвета, как забор. И всё здесь было одинаково тёмно-серым.
Давая отдых рукам, Андрей постоял немного у крыльца, точнее у его подобия в виде невысокого приступка, и пошёл за новой партией продуктов. В этот раз нужно было привезти побольше, а то он не знает когда теперь сможет выбраться к бабке. Андрей глянул из-за калитки – ближайшие соседи относительно недалеко, метрах в трёхстах, примерно. Но что толку. Хоть бы они и рядом были. Если что-нибудь случится, никто сюда даже ногой не ступит. Тем более, что веранда со входом с другой стороны от улицы. «И зачем она здесь осталась? – подумал Андрей глядя, как бабка берёт из поленницы дрова. – Выбираться не хочет. Ей здесь, видите ли, нравится… Приходится гоняться туда-сюда. Огородом она заниматься уже не может, а продукты нужны…»
– Давай, я тебе помогу! – громко предложил Андрей.
– Не надо, я парочку возьму и всё, – ответила бабка спокойно, не глядя на внука. Дрова Андрей наколол специально по четвертинкам с торца и покороче, чтобы можно было легко взять несколько штук.
Бабка молча прошла мимо Андрея в дом.
– Эти мешки не трогай, я сейчас всё вместе занесу, – сказал ей Андрей вдогонку и пошёл к машине. Остановившись в калитке, Андрей обратил внимание, что у ближайших соседей на песочной площадке играют дети. Но не они привлекли его взгляд. Он заметил, что песок на этой площадке ярко-жёлтый. Это было странно. Потому что ярко-жёлтым он был от солнечного света. Там, на участке соседей светило солнце, а здесь, у бабки, расстилалась какая-то тёмно-серая мгла.
Андрей оглянулся на бабкин огород. Да, тут и захоти ничего не вырастет! Всё какое-то пыльное…неживое! И дом вот-вот развалится. Вон, наклонился уже, как Пизанская башня.
И совершенно бессмысленно снова заводить разговор о переезде. Бесполезно. Бабка даже слушать ничего не хочет. Не стоит и пробовать. Андрей вынул из багажника оставшиеся мешки, по два в каждую руку, и потащил их к дому.
Два предыдущих мешка исчезли. Должно быть, бабка затащила их в дом. «Вот ведь, упрямая – покачал головой Андрей, – сказал же, что занесу».
Он посмотрел сквозь мутное окно веранды. Бабка сидела спиной к нему и смотрела чёрно-белый телевизор. «Чего она в таких лохмотьях ходит? – подумал Андрей. – Тоже серые, как всё вокруг… Тоска…»
Андрей затащил разом все пакеты на веранду.
– Куда их? Здесь оставить?
– Оставь, – не оборачиваясь, махнула рукой бабка.
Она сидела как-то неловко, боком на стуле, будто присев на минутку, маленькая, сгорбленная, какая-то высохшая, кроткая. Андрею стало нестерпимо жалко её. Он хотел сказать ей что-нибудь ласковое, но вдохнув пыльного воздуха, неожиданно чихнул…
Андрей, не понимая, повёл глазами. Ветхий домишко исчез, бабка тоже. Перед ним желтела бетонная крашеная стена его комнаты и под носом что-то мокро щекотало.
«С добрым утром!» – сказал себе Андрей, соображая чем бы вытереть нос. День давно уже не ждал ничьего пробуждения, и занимался своими обычными звучными делами, бесцеремонно напомнив Андрею о том, что бабки нет в живых и что надо бы понимать границу между явью и снами. Андрей поухаживал наконец за своим носом найденной на столе вчерашней обеденной салфеткой и с грустью признал, что бабушки действительно уже нет и не будет. И что Машка с мужем порядочные свинтусы, потому что разрушили до основания большой, двухэтажный дом, который между прочим строили, считай, три семьи – бабушка с дедом и обе дочери с мужьями. Двоюродная сестра Машка тогда была совсем маленькая, а Андрей и вовсе ещё не появился на свет. И жили в этом доме с весны до глубокой осени все вместе, те же три семьи. И никогда ничего не делили. Вместе огород городили, вместе отдыхали. Потом ушёл дед, но заведённый порядок ещё держался. А когда бабки не стало, всё изменилось. И вот тут Машкин муж стал всё чаще заявлять, что дом никуда не годится, мол, ремонтировать его нельзя, а один только вариант есть – сносить его на фиг… И ведь снёс-таки, зараза… Построил какую-то жалкую, ширпотребную коробку. Правда, трёхэтажную, но коробку – скучную и безликую. А тот дом, бабушкин, был достопримечательностью всей округи. Это потом уже, много позже, в начале эпохи оголтелого рабского капитализма, все пошли строить по модным европейским проектам, кто во что горазд. А тогда, большой дом с двускатной крышей до земли, по финскому образцу, был диковинкой. Не без оснований, конечно. Красавец, что и говорить!.. Нет, свинтусы, свинтусы… Да и он, Андрей, тоже хорош – не заступился за дом. Оторвался от родственников, обособился. Дурачок! Думал, самостоятельность нарабатывает! Чушь собачья! Ничего не наработал. И родовое гнездо прошляпил, не сберёг! Естественно, бабка будет сниться! Ей есть на что обижаться!..