— Я не умею работать с камерами. Быть за ними, конечно. Но когда я нахожусь на снимке, мне кажется, что моё тело отнимают у меня.
Я смотрю на свои руки, сгибая и разгибая их, пытаясь восстановить ощущения.
Рука Дрю сжимает руль:
— Мне очень жаль. Должно быть, кто-то слил информацию о местонахождении, но я должен был догадаться, что тебе будет не по себе.
— Каким образом?
— Я часто видел тебя и твою маму в этих дурацких таблоидах в кассовом зале. Я никогда не задумывался о приватности и тому подобных вещах, пока позже не появились папарацци и не испортили мне совершенно нормальный день. Но для меня это было частью моей работы. Для тебя и твоей мамы это не было вашей виной, но вам все равно пришлось пройти через это.
— Всё в порядке, — говорю я, не уверенная, пытаюсь ли я утешить его или себя.
— Мне очень жаль, — говорит он, кладя свою руку на мою, немного успокаивая меня. — Скоро всё закончится. Я обещаю.
Когда мы возвращаемся домой, я чувствую себя умиротворенной; вхождение в дверь всё ещё помогает избавиться от дерьма внешнего мира.
Мы закручиваемся с одним из документальных фильмов Дрю, этот – о Римской империи. Не буду признаваться, что мне нравится, когда мы их смотрим, но не потому, что я получаю удовольствие от нудных дикторов или бесконечных фактов, а потому, что медленный темп тянет время, позволяя мне просто существовать вместе с ним.
Пока диктор рассказывает о тактике ведения войны, я обвожу его татуировки, похожие на созвездия.
— Вот эта. Что она значит? — спрашиваю я, проводя пальцем по черной пике.
— Это часть сета. У каждого из нас своя карточная масть.
— Ты и парни? Не жалеешь, что завёл с ними что-то постоянное? — мне удалось собрать воедино кусочки их истории. При всём том хорошем, что музыка и участие в группе привнесли в его жизнь, были и плохие стороны – те, что разрывали его на части в течение многих лет.
— Нет. Прошлое очень важно. Люди, которых мы встречаем, даже если они уходят, это честь для нас – иметь с ними воспоминания.
Я думаю о последнем воспоминании, которое я всё время откладываю, о маленьких фрагментах времени, которые я держу близко к сердцу, потому что боюсь, что они будут слишком похожи на прощание. Через несколько дней я предоставлю такую же возможность Мартину, и я не знаю, чего я жду от него, когда вручу ему письмо.
А ещё есть моё собственное письмо, которое ждёт меня, преследует меня. Я знаю, что в конце концов мне придется его прочитать, но не знаю, смогу ли я.
Не знаю, буду ли я когда-нибудь готова попрощаться с этой последней частью её жизни.
ГЛАВА СОРОК ЧЕТВЕРТАЯ
Лейси
— Ты уверена? Мы все ещё можем что-то предпринять, — Дрю спрашивает, его глаза смотрят на мои так, что мне кажется, будто мы единственные в мире.
— Если это единственный раз, когда мы можем это сделать. Чтобы весь мир увидел, что ты мой, тогда, думаю, я справлюсь, — я улыбаюсь, пытаясь подавить свою нервозность.
После инцидента на репетиции Дрю предупредил меня, что перед воссоединением будет своего рода красная дорожка, на которой будут представлены известные личности. Затем спросил, не хочу ли я, чтобы он организовал альтернативный вход, чтобы мне не пришлось сталкиваться с цирком в виде внимания прессы.
Вместо того чтобы принять его предложение, я подумала о том, как использовать эту возможность в своих интересах. У меня никогда не было возможности контролировать такие ситуации, быть готовой или вернуть себе власть, которую у меня украли. А улыбка, которую он подарил мне, когда я сказала, что хочу быть рядом с ним, чтобы все это видели, стоила того.
Наша машина подъезжает к очереди. Мы выскользнули наружу, за нами последовала Эвелин, которая болтала с водителем всю дорогу.
Когда шум толпы захлестывает мои чувства, рука Дрю находит мою и шепчет мне на ухо:
— Скажи только слово, и мы пробежим остаток пути.
— Я больше не буду бегать, — говорю я ему, вливая в голос всю уверенность, на которую способна.
Сегодняшний вечер – это ещё один шаг вперёд, особенный вечер для нас обоих: конец бегства от всего, что заставляло нас скрываться.
И нет никого, с кем бы я предпочла встретиться лицом к лицу.
Мои ноги предают меня только дважды: один раз от нервов, а второй – от того, что я не привыкла носить каблуки. Расшитое блестками платье цвета полуночи, позаимствованное у Эвелин, мерцает под светом каждой вспышки фотокамеры.