Я присвистнул:
— Далеконько!..
— Поедешь через Либаву. Правда, явки у нас там старые, но других нет. Так что имей это в виду и будь осторожен.
— Не впервой! — лихо сказал я.
«Дед» внимательно поглядел на меня:
— Ох, смотри, парень, придется с тебя спесь сбивать, ежели жандармы без нас этого не сделают!
Я засмеялся. Неожиданно «Дед» озорно подмигнул и, наклонившись ко мне, довольно чувствительно ткнул своим жилистым кулаком в бок. И, сразу приняв серьезный тон, сказал:
— Из Либавы тебя переправят в Брюссель, а оттуда — в Париж. Передашь товарищам, что мы очень нуждаемся в печатном слове. Последнее время транспорты литературы приходят нерегулярно и редко. Расскажи, что рабочие на Урале бурлят, как и по всей России. Лучшие товарищи, не сломленные репрессиями, бегут из ссылки и с каторги. Да в общем сам знаешь все это.
Он минуту помолчал, положил мне руку на плечо:
— Может, увидишь Владимира Ильича, он бывает наездами в Париже, кланяйся ему. Передай, что Урал по-прежнему — большевистская крепость. Ну, он на тебя, брат, посмотрит и без слов это поймет. Он, Владимир Ильич, такой… — «Дед» покрутил головой. — Догадливый… До людей жадный… Ну, вот… — Арцыбушев стал закуривать. — Теперь так. На всякий случай вот тебе еще явка в Москву, к одному мне лично знакомому товарищу. Спрячь отдельно или, лучше, запомни. Кажется, все.
«Дед» встал, ласково оглядел меня из-под своих мохнатых насупленных бровей.
— Удачи тебе, сынок.
Мы простились. У меня заныло сердце: кто знает, доведется ли встретиться — он стар, а я отправляюсь в далекий путь, где только и жди всяких неожиданностей… Но я постарался скрыть грусть и веселым, быть может, даже чересчур веселым голосом сказал:
— Доброго вам здоровья, «Дедушка», на долгие годы. А главное — чтобы увидеть плоды своего труда, когда цепи рабства падут и мы с вами вместе придем к светлой свободе.
…В середине мая я уже был в Либаве. И впервые увидел море.
С моря тянуло свежим ветерком. Невдалеке виднелся торговый порт. Он так был забит всевозможными судами — от крохотных лодчонок до огромных океанских «купцов», что казалось, корабли вот-вот начнут выдавливать друг друга из воды.
Я отправился к порту. Чем ближе, тем оглушительнее грохотали цепи лебедок, пыхтели краны, раздавались какие-то металлические удары.
У первой колонки я умылся — лицо было черно от сажи, словно я только что слазил в дымоход, — и отправился к явочной квартире. С большим трудом отыскал нужную улицу и дом. Вошел в калитку. Немолодая женщина развешивала во дворе мокрое белье.
— Здравствуйте.
— Здравствуй, милок, здравствуй, — продолжал свое дело, отвечала женщина.
— Скажите, пожалуйста, здесь живет Николай Герасимов? Он в порту работает.
Женщина бросила вешать рубаху и испуганным полушепотом, скороговоркой выпалила:
— Что ты, что ты, родимый! Он давно уж, поди, в Сибири. — Она подошла ко мне вплотную, вытирая руки о фартук. — Здесь полгода назад столько народу заарестовали! Вот и Герасимова Кольку тоже… А кто он тебе?
— Односельчанин. Родители его просили узнать, что с ним стряслось. Писем-то от него все нет как нет.
— Вот так, касатик, и скажи: мол, ваш Николай неведомо где. А парень он был хороший, непьющий. Я белье ему всегда стирала…
— Ну что ж, — как можно спокойнее проговорил я, — так и передам. — И вышел со двора.
Вот так сюрприз! Не зря предупреждал меня «Дед»! Связей нет, денег почти нет… Что предпринять? Сначала — хотя бы найти ночлег. Все остальное — потом.
На окраине отыскал заезжий двор. Большие ворота, за ними каменные флигеля. Прошел мимо сторожа прямо к первому зданию. Окрик:
— Эй, парень, куда прешь?
— Как куда? Ночевать.
— А ну, давай сюда.
Я послушно вернулся.
— Ты что, новичок? Или больно хитер, на шармака хочешь переспать?
— Я в первый раз.
— Так спрашивать надо. Иди вон туда, — показал мне страж на небольшой домик неподалеку от ворот. — Там тебе дадут квиток, его покажешь мне, а потом пойдешь в корпус.
В домике помещалась контора ночлежки.
— Паспорт! — коротко бросил прыщеватый писарь, не переставая жевать булку с колбасой. — На сколько?
— Что — «на сколько»?
— На сколько ночей? — нетерпеливо повторил тот.
— Думаю, на одну-две.
— Тогда прописывать не будем. — Он вернул мне мою «липу» и протянул талончик. — Плати и ступай.
Устроился я на общих длинных нарах, положив под голову пиджак и котомку. Но было не до сна — ворочался, искал какой-то выход. Решил побродить в порту возле кораблей, поговорить с матросами: может, и удастся забраться тайком на какой-нибудь пароход.
Целую неделю прожил я в Либаве. Исходил весь порт, многих моряков в упор нахально спрашивал, нельзя ли с ними уплыть за границу на чем угодно, хоть на ореховой скорлупе! Но никто не хотел брать меня на корабль.
Мои скудные финансы таяли, их уже не хватило бы даже на обратный путь в Уфу. Во что бы то ни стало найти работу, пока еще не кончились деньги!
Прошло еще два дня, работа все не подвертывалась. Вечером по пути в заезжий двор я зашел в харчевню — не столько подкрепиться, сколько поспрашивать грузчиков.
— Слыхал я седни, будто в военном порту набор идет, — сказал один из крючников. — Мастеровые нужны в цеха. — И подробно объяснил, как туда добраться.
Планы один радужнее другого мерещились мне всю ночь. Я надеялся, что устроюсь в военном порту хоть на какую-нибудь работу, сольюсь с рабочей средой, завяжу связи и тогда сумею выбраться за границу, в Бельгию.
Утром встал очень рано, собрался мигом и — на вокзал. Влез в небольшой пригородный составчик. Двигался он не спеша, лениво постукивая на стыках и стрелках, несерьезно-тоненько посвистывал паровозик, но через полчаса доставил меня в порт.
Я выскочил из вагона и прямо перед собой увидал серые корпуса военных кораблей. Вправо виднелись огромные стапели судоремонтных верфей. Я направился туда и сразу очутился в родном потоке людей, спешивших на работу. Легче и радостней стало на душе. Такая масса рабочих! Неужели среди них нет социал-демократов?! Нет большевистской организации?! Дудки, не может быть!
Контора, небольшое, нарядное, даже кокетливое здание, приютилась меж двух внушительных заводских корпусов. На стене увидел объявление: «Требуется рабочая сила…» Значит, грузчик не соврал.
В просторной комнате по скамьям вдоль стен сидело человек десять, по виду — рабочие. На двери табличка: «Агент по найму рабочей силы».
В комнате за дверью о чем-то оживленно болтали трое хорошо одетых мужчин. Один из них, полный, бритый, с брезгливо оттопыренной нижней губой, положил руку на инженерскую фуражку, лежавшую возле него на столе, и спросил:
— Что тебе?
— Да вот, по объявленью… Работу ищу…
— А какая у тебя профессия?
— Слесарь небольшой, хороший молотобоец при клепке котлов, а в крайности что найдется…
— Нет, пока ничего нам не надо, кроме лучших токарей. Хочешь — приходи через неделю. Тогда, может, понадобятся молотобойцы.
Донельзя расстроенный, я от нечего делать отправился, пошататься в порту, посмотреть стоящие у причалов суда. Через сотню шагов меня остановил матрос-часовой.
— Эй, стой! Тут ходить нельзя. Поворачивай обратно.
Не прошел я и двух кварталов, как наткнулся на полицейского.
— Что здесь делаешь? — строго спросил он. — Пропуск есть? Куда идешь?
— На вокзал иду, ваше благородие, — схитрил я, титуловав «благородием» обыкновенного городового. — А пропуск… Я не знал, что он тут нужен.
— На вокзал во-он куда нужно идти, — показал городовой. — А тут не шляйся.
«Эге, значит, здесь строго! — подумал я. — Надо поберечься».
Я же не знал тогда, что через два с половиной месяца начнется мировая война! Царская Россия лихорадочно готовились к ней. Правительство ввело строгости на военных объектах. Всюду властям мерещились шпионы. Да и не только мерещились — германской агентуры было в России более чем достаточно. Но кто же мог ее найти, если прежде всего ее нужно было искать в таких высоких сферах, куда, конечно, никакая полиция и контрразведка не имела хода.