За нашими «интендантами» увязались деревенские мальчишки. Они с любопытством следили за нами из кустов, не приближаясь и не уходя. Это нас почему-то не насторожило. После обеда все мы расположились кто где и сразу уснули. Бодрствовать остались лишь двое дежурных. Через два часа они должны были разбудить себе смену. Но дневальные оказались, как теперь выражаются, не на высоте…
Проснулся я от какого-то шума. Смотрю, вокруг нас собралась большая толпа крестьян. Галдят, размахивают руками.
Оказалось, что наши дежурные крепились-крепились, да и тоже вздремнули. Вздремнули, а между тем у Васи Алексакина вывалился из-за пазухи «смит-вессон». Поблескивавший никелированный револьвер заинтересовал осмелевших ребятишек; они помчались в село и привели толпу любопытных. Крестьяне были настроены враждебно: ведь вести о революции приходили сюда, в это глухое и темное, затерянное в лесной дали село, через муллу и, урядника, которые не жалели черной краски, живописуя «злодейства» городских дармоедов-крамольников, «врагов русского и башкирского бога и батюшки-царя».
Пришлось спешно сниматься с места.
…Спустилась ночь. Низкое небо сплошь затянули дождевые облака, словно над нами развернули кипу грязной ваты. Носков остановил отряд — цель была совсем рядом.
Кадомцев разделил нас на две группы. Шестерка боевиков во главе с Мячиным бесшумно снимает сторожей. Вторая группа забирает взрывчатку.
Нервы словно обнажены.
Носков передает: в нескольких шагах — изгородь.
Костя Мячин со своей шестеркой отправился вперед: двое — к сторожке, остальные с разных сторон к складу, чтобы одновременно убрать всю охрану. Наша четверка несколько задержалась: вдруг Мячину понадобится подмога. Но все шло точно по расчетам. Наконец связной доносит: сторожа связаны.
Теперь наш черед! Мы живо принялись за сарай. Взломать замок — минутное дело. В каждый мешок — по две коробки динамита. Это фунтов по двадцать на человека. Кроме того, патроны гремучей ртути и бикфордов шнур. По сигналу фонариком собираемся у сторожки.
— Ну как? — негромко спросил Кадомцев.
— Все в порядке! — откликнулись старшие групп.
Кадомцев осветил фонариком карманные часы. Времени у нас в запасе еще много — появляться на вокзале задолго до отхода поезда опасно.
— Давайте выпьем чаю, — предложил кто-то из уфимцев. — В сторожке печурка топится.
Совсем неплохо действительно после всех треволнений напиться горячего чаю. Но Мячин резко запротестовал.
— Не надо, сотник, здесь задерживаться, — настаивал он. — Лучше побудем в лесочке за вокзалом. Ей-богу, так безопасней.
Минутное раздумье, и Кадомцев согласился.
Разобрав вещевые мешки, тронулись в путь.
Теперь шли молча, словно кожей спины ощущая опасный багаж. Старались ступать поосторожней, двигаться плавно, не спотыкаясь. Кругом в лесу все было тихо. Еще час-два — и партийное задание можно будет считать выполненным.
И вдруг — верховые! Грубые голоса:
— Вот они! Здесь! Окружай!..
Мы скопом шарахнулись в непролазную чащу. Лес наполнился шумом, загремели, умноженные эхом, выстрелы. Стало ясно: на нас идет большая облава.
— Рассредоточиться! — распорядился Кадомцев. — Друг друга не терять. И не стрелять, понятно? А то все взорвемся.
Да, динамит и гремучка — сварливые соседи…
Конникам двигаться в темноте по густому лесу было куда труднее, чем нам, и вскоре они нас потеряли из виду. Мы поняли это по беспорядочной пальбе.
— Носков, веди в обход, — решил сотник, — не на вокзал, а в самый Усть-Катав.
Прошли еще немного. И неожиданно снова засада. Опять крики, гам, стрельба… Опять бегство в гущину леса. Ясно: мы — в кольце. И ко всему еще наш проводник Носков растерялся, сбился с направления, потерял ориентиры.
— Что будем делать, сотник?
— Разбиваемся на две группы, — приказал Кадомцев. — Одна — под моей командой. Если что случится, за меня Мячин. Носков с нами. У симцев начальником Гузаков. Помощник — Мызгин. Мы идем дальше, как шли, а вы — тем путем, что двигались сюда. Кто первым столкнется с заставой — принимает бой. Тем временем другой отряд выйдет из окружения и вынесет свою часть динамита. Все! Вперед!
Уфимцы мгновенно исчезли в ночной мгле.
А темнота еще больше сгустилась; казалось, что она стала вязкой на ощупь. Тучи зацепились за вершины деревьев. Где-то рокотал гром. Прямо-таки декорации к какой-нибудь мрачной трагедии.
Мы гуськом шли за Мишей, настороженно прислушиваясь, то и дело останавливаясь. На душе было скверно.
Внезапно Гузаков остановился как вкопанный — он чуть не налетел на изгородь. На ту самую хорошо уже знакомую изгородь вокруг динамитного склада! Значит, мы сделали круг и вернулись обратно. Хорошенькое положение!..
За оградой послышались громкие мужские голоса. Мы залегли и притаились. Каждое слово доносилось совершенно четко.
— Я веревку кое-как распутал и бежать, — рассказывал кто-то, — а тот, главный, видать, у их, в энтот час из сторожки вышел… Не иначе, господь мне помог. Не помню, как и до барака добежал. И прямиком к господину анжинеру. Так и так, говорю. «Разбойники, — говорю, — напали, связали, а я, слава богу, убег».
— Ну, а инженер что? — спросил другой.
— Аж побледнел — шутка сказать, сколь динамиту здесь! К телефону кинулся. Крутил, крутил ручку-то, насилу до вас докрутился.
— Я ж говорю тебе, — вмешался третий голос, — что это сам их благородие господин инженер с моста телефонировал. Тут нас сразу в ружье.
Так вот в чем дело! Вот почему началась облава!.. Мячин упустил одного сторожа и никому об этом не сказал. Тот и поднял тревогу. Теперь ясно, почему Мячин так настойчиво уговаривал поскорее убраться со склада. Как же он так мог? Поставил всех под удар!
Мы потихоньку отошли подальше вправо.
— Я этих мест не знаю, — честно заявил Миша Гузаков. — Кто возьмется вести?
Все молчали, никто здесь раньше не бывал. Один я прошлой весной проезжал по железной дороге и представлял себе — правда, ох, как смутно! — расположение завода, станции, моста. Но выбора не было, и я вызвался в проводники.
— Вот, Миша, берусь вывести до чугунки, а там воля твоя.
Обдумав положение, решил вести отряд к Юрюзани, потом вниз по ее течению до злосчастного моста, где железная дорога переходит на наш, правый берег реки. Оттуда — поездом в Сим. Товарищи согласились беспрекословно мне повиноваться.
На минуту мне стало не по себе — впервые я оказывался в ответе перед партией не за себя одного, а за жизнь четырех товарищей. Теперь от меня зависело, будем мы пятеро и впредь бороться за святое пролетарское дело или суждена нам всем намыленная петля. Время было жестокое. Попадись мы с динамитом — виселицы не миновать.
Перед отходом мы в разных местах дали несколько выстрелов — пусть стражники, рассыпавшиеся по лесу, подумают, что кто-то из них наткнулся на наш отряд. Эта немудрящая хитрость позволила нам выиграть время. Мы уже успели отойти довольно далеко, когда услышали пальбу: стражники клюнули на приманку!
…Отчаянно стучит сердце. Кажется, что мы идем уже очень давно. Проверить это нельзя — ни у кого нет часов. Правильно ли веду? Но прочь сомнения — я обязан вести верно.
Внезапно — конский топот. Бросаемся наземь. Вон что! Рядом дорога, по ней лениво едет патрульный. Ждем, пока он уберется подальше.
С предосторожностями я выполз из кустов. Дорога сильно поросла травой, видно было, что ею пользуются редко. Для чего же она проложена здесь, в лесу? И тут блеснула догадка: это запасная, «весенняя» дорога — на время паводка, когда берегом не проедешь. Значит, Юрюзань рядом!
По моему знаку ребята перебежали через дорогу; мы снова углубились в лес, спустились по крутому косогору, заросшему густым кустарником, и очутились в долине. В двух десятках саженей текла желанная река.