- Соорудим, - поспешно прогудел самый старший из пас двадцатитрехлетний белорус Тарас Скрипка, любивший назидательно повторять: "Братка ты мой, ты на полеты не спеши, смотри, как бы голодным не остаться!" Впрочем, присказка эта никак не отражала его существа. В боевой работе Тарас горел и за один лишний вылет готов был отдать пять обедов. Выслушав воздушного стрелка Марлинского, он бодро изрек: - Я же дипломат, ребята. С "мамашей" переговоры проведу ментом. Собирайте деньжата, и мы командируем её за бутылкой самогона. - Он самоуверенно шагнул за перегородку, но вышел оттуда с расстроенным лицом.
- Не получается, - признался Тарас, смущенно ероша курчавую шевелюру. - "Мамаша" сказала: за деньги не продадут. Вот если бы "собачьи валенки", хотя бы самые старые.
Игорь Чесноков, мой сосед по койке, сделал порывистое движение:
- Как это пе получается! Берите мои унты. Они давно на ладан дышат и все сроки носки вынесли.
К вечеру в горнице был накрыт богато сервированный по тем временам стол. Тарелка с квашеной капустой, десятка два печеных картофелин, несколько вареных яиц и в центре бутыль самогона. Не успели сесть за стол, за окном заскрипели ржавые тормоза штабной полуторки, и дежурный офицер с порога крикнул:
- Экипаж Бестужев - Марлинский, в машину. Задание на разведку.
- Ребята, подождите, я через сорок минут вернусь, - широко улыбнулся Слава. - День рождения не отменяется. - И они ушли. Вскоре над крышей нашего дома раздался надтреснутый бас улетающего за линию фронта ИЛа. Мы ждали его возвращения сорок минут, потом час, потом час двадцать и страшно обрадовались, услыхав нарастающий гул приближающегося к аэродрому штурмовика. Игорь Чесноков глубоко вздохнул, и вздох этот в пояснениях не нуждался. Значит, пришли, значит, полный порядок! Потом распахнулась входная дверь, и в слабо освещенной горнице с нарой рыжих унтов в руке возник воздушный стрелок Марлинский.
- Наконец-то, - воскликнул Чесноков. - Но где же сам юбиляр? Где Бестужев, маэстро Марлинский?
Воздушный стрелок, пошатываясь, стоял посреди комнаты, нелепо сжимая в руке унты, и долго молчал.
- Слава погиб! - произнес он медленно, отдирая от себя каждое слово, как отдирают бинты от тяжелых незаживающих ран.
Ни у одного из пас не вырвалось душераздирающие "как?!". Оно замерло только на устах и во взглядах. Но покоряясь ему, Никита Марлинский, глотая воздух широким ртом, пояснил: - Зенитка. Снаряд разорвался в кабине. Он сажал нашу "шестерку" почти без сознания, а когда я подбежал, сказал хриплым шепотом: "А вы все-таки, выпейте за меня, нельзя отменять дня рождения! - Потом, собрав все свои силы, улыбнулся и прибавил: - А "собачьи валенки" мои отмойте от крови. Очень я хочу чтобы кто-нибудь из вас дошел в них до самого Берлина и по куполу рейхстага, где Гитлерюга засел, отбомбился!"
Онемевшие от горя, мы безмолвно смотрели на Марлинского, принесшего страшную весть. А тяжелый решительный Тарас Скрипка бросился к воздушному стрелку и почти вырвал у него окровавленные унты.
- Я возьму эти "собачьи валенки"! - выкрикнул он тоном, не допускающим возражений. - И клянусь, что выполню завещание лейтенанта Бестужева.
Настал день, когда гвардейский штурмовой полк взял боевой курс на Берлин. Тридцать шесть ИЛов.
Тридцать шесть летчиков и тридцать шесть воздушных стрелков. Итого, если помножить надвое, - семьдесят два человечка!
В апреле сорок пятого было за Одером уже довольно тепло, и все были обуты в армейские сапоги. И только на ногах у одного, у командира полка гвардии майора Тараса Скрипки, были рыжие с подпалинами меховые унты Славкины "собачьи валенки". В тесной кабине ИЛа Скрипка ожесточенно давил ими на педали, когда вел свою армаду сквозь сплошную завесу зенитного огня, когда сбрасывал бомбы на почерневший от дыма купол рейхстага и поливал его из пушек.
Может, это было и не так, но говорят, будто весь мир услышал, как выкрикнул из кромешного дыма и пламени Тарас Скрипка, майор по званию и командир полка по должности:
- Это за тебя, Слава!
Прошло тридцать лет. В квартире генерал-лейтенанта авиации Тараса Максимовича Скрипки до сих пор стоят в полутемном углу заботливо прикрытые зеленой плащ-накидкой старые ветхие унты.
Бывает, что разыгравшийся шестилетний внук отдернет её край и, уставившись глазами-пуговками на облезлые носы унтов, звонким голосом спросит:
- Что это, деда?
- Осторожно, шалунок, - строговато отвечает седой генерал. - Это "собачьи валенки" лейтенанта Вячеслава Бестужева. - Отчества генерал не произносит, потому что, по глубокому его убеждению, грешно называть по отчеству человека, которому в день его гибели исполнился двадцать один год.
Апрель 1975 г.