Сущность Золотухи, которая всё больше становилась моей собственной (конечно, в неукушенном состоянии), пыталась нагло возражать мне и цинично напоминать про какую-то скромность, но эта провокация была задушена в зародыше.
— Всё оставшееся время мы посвятили распространению нашего произведения, посвященного подвигам Даромира. Все должны были узнать, кому именно обязаны избавлением от черного колдуна и его слуги-оборотня.
Тут меня, конечно, берут некоторые сомнения. Скорее всего, дело не в пропаганде даромировского образа жизни, а исключительно в желании пропихнуть свою поэмку в свет. Ну что ж, это их законное право. А если представить, с какими сложностями зверятам наверняка пришлось столкнуться, когда они несли правду в народ, то остается только мысленно похлопать в ладоши Тинки, Винки и их настойчивости. Подчеркиваю, только мысленно, а то слишком возгордятся.
— Дальше три года мы скучали, — с душераздирающим вздохом поведал Тинки. — Труд всей нашей жизни был закончен, а новых подвигов вы не совершали.
— И вот совсем недавно узнали, что вы вернулись. Мы нисколько не сомневались, что вы опять приметесь за старое, и со всех лап бросились в город.
— Ждать пришлось недолго. Самым сложным оказалось вычислить, откуда вы будете удирать на этот раз.
— Отступать, — машинально поправил я.
— Ой, простите, конечно же отступать. Но теперь самое страшное позади, мы рядом с вами и готовы и впредь оставаться верными летописцами.
— Если мы будем в гуще событий, то сказание получится еще более красочное и яркое.
— Вы не волнуйтесь, мы не причиним вам ровным счетом никаких хлопот. Будем сидеть где-нибудь в уголочке и слагать новую песнь о ваших подвигах. И нам ничего не надо… — Винки замялся, прокашлялся от волнения и выдавил из себя: — Разве только малюсенький кусочек сыра.
— Но каждый день, — вставил свой слово Тинки и покраснел от такой неслыханной наглости. Что поделаешь, сыр — это единственная вещь на свете, ради которой луговые спиногрызы могут пойти на нарушение этикета.
Послушайте, и откуда они могли знать, что я опять ввяжусь в историю? Я же, между прочим, в городе вести себя собирался смирно, степенно, согласно новому имиджу. И только коварная Сантана вынудила меня взяться за старое и показать, кто тут главный колдун в округе. Пока, конечно, мне этого не удалось, но как говорится в народной пословице: цыплят по осени считают. И этой осенью подсчетами займется именно Даромир.
Никаких возражений против присоединения к нашей и без того своеобразной компании луговых спиногрызов я не имел. И правда, не век же им по полям прятаться, пусть хоть мир посмотрят. Золотухина сущность окончательно взяла верх, и я моментально разнюнился.
Бедные, несчастные зверушки, они любят весь мир, а их никто. Мало того что не любят, но еще и при первом случае норовят проредить их увядающий род. Да как же я смею так безответственно относиться к уникальному виду нестандартной нечисти? Ведь знаю точно, что наше путешествие будет связано с опасностью. За нами наверняка погоня, впереди, скорее всего, будет засада, дать гарантии полной безопасности я не могу. Так какое же я имею право тащить этих милых очаровашек с васильковыми глазами с собой?!
От всего этого бреда, внезапно народившегося в моей многострадальной голове, я окончательно перестал сопротивляться нападкам Золотухиной сущности и поднял лапы, признавая свое полное поражение. Ну почему у нее так мало блох?!
— Я не могу взять вас с собой, — голосом, полным материнской любви и заботы, молвил я.
— Почему? — искренне удивились спиногрызы и остальные члены нашей команды.
— Да как вы не понимаете? Им вместе с нами будет угрожать опасность! Если с такими маленькими в пути что-то случится, я себе этого никогда не прощу.
— Уважаемый Даромир, — начал Тинки, чуть не плача от обиды. — Ради правды и искусства мы готовы пойти на этот минимальный риск.
Я хотел было ответить очередным резким отказом, но в моей голове раздался знакомый голосочек:
— Ты чего ребят обижаешь? Они не переживут отказа, пусть с нами идут.
— Вот от тебя такого легкомыслия я не ожидал! — возмутился я. — Они же могут погибнуть!
— А я не ожидала от тебя такого занудства! — фыркнула невестушка. — Помнится, раньше ты таким не был.
— Я не занудный, а рассудительный, — огрызнулся я, — нельзя совершать поступки, пока не просчитаешь, к нему они могут привести.
Судя по тому, как округлились глаза Селистены и приоткрылся ее рот, на этот раз я переплюнул сам себя. И откуда только такие бредовые мысли могут возникать в моей голове?! Это у меня-то, человека, который всю свою сознательную (и несознательную тоже) жизнь поступал с точностью до наоборот? Никогда не прощу Золотухе, что она довела меня до такого состояния.
— Мы даже можем отказаться от сыра, — подозрительно шмыгая лохматым носиком, еле слышно проговорил Тинки.
— И обязуемся ежедневно обеспечивать вас свежей крольчатиной.
Это был удар ниже пояса. Как и следовало ожидать, в моей голове тут же прорезалась Селистена:
— Даромир!
— Что, любимая?
— Ты что, и после этого запретишь им следовать с нами?
— Да пойми ты, это слишком опасно.
— Запретишь или нет?
— Запрещу.
— Даже если я тебя очень попрошу?
При этом моя невеста улыбнулась мне такой обольстительной улыбкой, что у меня мурашки побежали по спине. Эх, лучше бы блохи побежали, я бы не маялся дурью. Но домашние насекомые мои мольбы игнорировали, и меня всё больше и больше засасывала Золотухина сущность.
— Ты ведешь себя как маленькая, пора бы и повзрослеть.
Селистена вспыхнула, надула губки, вздернула носик и, вложив в голос всё свое скрытое ехидство, ответила:
— Как же мне не хватает старого Даромира.
Эх, солнышко, если бы ты только знала, как я сам по себе соскучился! Ну почему я не вселился, как и раньше, в Шарика? Сейчас был бы нормальным человеком.
— Нет! — отрезал я уже вслух, стараясь не смотреть на то, как васильковые глаза наливаются огромными слезами, а обладательница конопатого носика надула щеки. — Значит, так, Селистена сейчас вас накормит, даст с собой припасов, и прощайте.
После такого приговора мохнатые не выдержали и разрыдались. Вы когда-нибудь видели, как рыдают луговые спиногрызы? Вот лучше бы и я не видел. Два представителя самой нестандартной нечисти на свете встали на задние лапы, обнялись и разразились таким ревом, что равнодушным мог остаться разве что камень. Слезы размером с крупный горох выкатывались из васильковых глаз, пробегали по ухоженной шерсти и со звоном падали на палубу.
Мое материнское сердце готово уже было разорваться, но, к счастью, его опередила блоха, которая укусила меня где-то в районе лопатки. Уф, ну наконец-то! Теперь можно некоторое время побыть самим собой.
Наверное, с моим внешним обликом в этот момент тоже что-то произошло, и первым среагировал, конечно, маленький милый человечек с рыжими волосами. Она бросилась ко мне, сладко чмокнула в нос и ласково потрепала за ухом.
— С возвращением, — мурлыкнула она мне на ухо. — Стыдно признаться, но я по тебе скучала.
— Я тоже! — не остался я в долгу, и лизнул ее в щеку.
Ладно, время дорого, первым делом надо успокоить некондиционных.
— Так, ребята, — по-деловому начал я, с сожалением отстраняясь от Селистены. — Прекращайте рыдать, и добро пожаловать в нашу славную компанию. Оставайтесь с нами сколько хотите. Только уж при встрече с людьми будьте любезны спрятаться. Вряд ли мне поверят на слово, что вы хоть и нечисть, но добрые.