- С Денисом. И Наташей.
Врач вернулся к бумагам, а у меня все сжалось внутри от нехорошего предчувствия.
- Доктор, скажите мне… пожалуйста.. С ними же все хорошо? Правда?
- Денис Осинин в этой же больнице, этажом выше.
- Что с ним? Он ... Он в порядке? - я успела заледенеть от страха и сгореть от немыслимого напряжения, пока дождалась ответа.
- Лечится, - расплывчато ответил врач и мне очень не понравилось то, как он быстро перевел глаза вниз, в свои, несомненно, важные бумажки, служившие ему отличным щитом от моего взгляда и от вопросов.
- Подождите… А.. а Натка? То есть Наташа. Тоже Осинина.
В этот раз врач не посмотрел на меня и вскользь ответил, что Наташа Осинина в больницу не поступала, и, пока он отстраненным тоном сообщал мне это, я всей плачущей душой уже практически точно знала почему, и подошедший через час следователь подтвердил мою страшную догадку.
Наташу не привозили в больницу, потому что больница — для живых. Мою подругу увезли в городской морг.
Глава 3
Если бы память можно было выделить курсором мышки и удалить одним нажатием клавиши, я бы так и поступила, в этом сомнений нет.
Но эта функция, к сожалению, человеческому организму недоступна, и события следующих двух месяцев навсегда останутся со мной.
Перегруженный разум все же старался облегчить душевные страдания и сделал все, что мог — погрузил меня в бесчувственный кокон, накачал гормоном безразличия, если такой, конечно, есть, по самую макушку, и только изредка позволял настоящей живой мне выглядывать наружу сквозь глаза-окна.
Увиденное не радовало и лишь добавляло боли, поэтому я тут же пряталась назад в свой кокон, за стены мрачного отупения и апатии, смиренно оставляя физическую оболочку присутствовать там, где я не хотела быть.
Дни, проведенные в больнице, я запомнила хуже всего, они будто размылись дождем скорбных слез и неверия. Я оплакивала свою подругу и до трясущихся рук переживала за Дениса. За словами врача "он лечится этажом выше" скрывалось страшное — Денис с тяжёлой черепно-мозговой травмой находился в коме в реанимации.
Ко мне постоянно кто-то приходил, люди в форме опрашивали меня десятки раз, и я отвечала, мыслями при этом находясь далеко от белой палаты.
Осознание собственной вины придавило бетонной плитой намертво. Особенно тяжело приходилось, когда из-за двери начинали доносится крики и проклятия теть Марины в мой адрес. В палату ее не пускал дежуривший у входа полицейский, но ей не требовалось личного присутствия, чтобы донести до меня то, что она хотела сказать.
Она могла бы и не кричать, я и так осознавала свою вину.
Если бы я не поехала на ту вечеринку…
Если бы лучше следила за Денисом…
Если бы не взяла из рук Натки бокал..
Если бы не утаила от теть Марины состояние ее детей…
Если бы настояла на ночевке или хотя бы такси…
Если бы не села за руль…
Как много "если" и как важно каждое из них…
Но история не терпит сослагательного склонения, все УЖЕ случилось и мне теперь с этим предстоит жить. А вот как это делать, я не знаю, весь мой мир рухнул, я и сама умерла в той аварии, но почему-то продолжаю дышать, ходить, видеть…
Итоговое судебное заседание я тоже проспала в своем защитном коконе.
Испуганная внутренняя девочка отважилась выглянуть из укрытия лишь в самом конце, чтобы услышать страшное:
- Признать виновной по статье двести шестьдесят четвертой и назначить наказание в виде ограничения свободы сроком три года десять месяцев с отбыванием срока в исправительной колонии общего режима.
Судья бесстрастно зачитывала сухие строчки приговора, а моя умирающая душа медленно покрывалась коркой льда и вымораживала бесчувственное тело до состояния льдины в безмолвной арктической пустыне.
Этот лёд прочно угнездился внутри и не покидал меня всю дорогу до места, где мне предстояло провести следующие четыре года, и после, уже среди несчастных женщин, одетых в одинаковую серую одежду, он тоже и не думал таять.
Я ходила, что-то ела, училась шить на машинке и даже отвечала, если кому-то приходило в голову со мной поговорить, но не чувствовала ничего и отказывалась верить, что происходящее реально.
Мне все время казалось, что я вот-вот проснусь вся мокрая от холодного пота и от слез, мы обсудим с Денисом и Наткой мой жутко реалистичный затянувшийся кошмар, и все вернётся на круги своя, но проходил день за днём, а страшный сон все никак не заканчивался.
Лёд дал трещину в конце сентября.
Прошел почти месяц с тех пор, как казенные стены колонии поглотили меня, и даже успели переварить, вылепив из некогда жизнерадостной девушки безмолвное смиренное существо.