Но они покорно стали выходить, спотыкаясь, из палаток. Люди знали: таково решение верховного вождя, которому в первую очередь надлежит беспрекословно подчиняться. Оставшиеся внутри юрт жены снова перевернулись, с облегчением вздохнули и заснули.
Глава 17
Аттила говорит, совет слушает
Аттила сидел с одной стороны круга совета на своем простом деревянном троне. Большие кулаки верховного вождя сжались вокруг резных украшений в форме лошадиных голов. Глаза сверкали. В центре стоял темный деревянный ящик. Вожди и командиры расположились по кругу, позади собиралось все больше и больше любопытных. По правую руку от кагана сидел его брат Бледа.
С момента возвращения Бледа мало говорил с Аттилой, если не считать вежливых и стандартных выражений после благополучного прибытия гуннов домой. Но Аттила знал, почему. Бледа любезно уступал сейчас трон, поскольку прекрасно понимал: он скоро займет его снова с помощью византийской армии. Прошлой ночью, пока Бледа, вдрызг пьяный, лежал у входа в шатер, около которого были лужи рвоты, а жены, за которыми никто не наблюдал, таинственным образом исчезли, Орест тихо перешагнул через распростертое тело и быстро все обыскал. Через пару минут он нашел то, что хотел. В маленькой оливковой коробочке (руки милого сердцу греческого умельца, как с одобрением заметил верный раб) находилось четыре свитка. Они оказались посланиями со двора императора Феодосия, написанными, как обычно, в цветистом и напыщенном византийском стиле. Первое начиналось так:
«Нашему Возлюбленному Брату Бледе, сыну Мундзука, сына Ульдина Великого, Нашему Самому Привилегированному Союзнику, Нашему Оплоту против восточных полчищ, Нашему Самому Ценному Другу, Владыке Всей Скифии при Феодосии, Второго после Всемогущего Бога на Земле, Нашему Дорогому Брату во Христе. Приветствуем!»
Значит, теперь Бледа официально считался последователем Христа, так, что ли? Орест ухмыльнулся и положил свитки обратно в коробочку. Никогда не перестаешь удивляться.
Когда проворный грек вышел наружу, то подумал, как легко было бы наклониться и перерезать Бледе горло. Тогда обвинили бы, вероятно, одну из жен, вернувшуюся после веселой ночи с любовником, после того, как обнаружили эту свинью — мужа, заградившего вход в шатер и мешавшего нормальному существованию. Женщину слегка поругали бы, а вскоре и простили. Но нет. Бледу ожидает традиционная судьба — несчастный случай во время охоты, случайная стрела.
Аттила взглянул на брата и великодушно улыбнулся. Идиот! Кто вскормил этого червя? Что за гнилое чрево родило на свет его, самого тупоголового поросенка из всего помета?!
Бледа подслеповато улыбался Аттиле в ответ.
Когда же он займет трон? А когда мул ожеребится, когда осленок залетает, когда из луны, куда попала стрела, пойдет кровь!
Аттила отвернулся от брата и начал излагать свой план вождям.
По его словам, несомненно, поскольку трава на лугах редеет из-за огромного количества лошадей, другого крупного рогатого скота и овец, необходимо подумать о том, чтобы сняться со становища и повернуть на юг, направившись к зимним пастбищам возле Каспийского моря.
Седой кривоногий старый Куридач, вождь гефалитских гуннов, кивнул и погладил свою длинную узкую бородку.
— Каспийские зимние пастбища — отличное место, там растет зеленая трава. А здешние степи обглоданы подчистую. Мы готовы, вскоре мы должны вернуться на восток или идти на юг — к зимним пастбищам.
Чаратон согласился:
— Гунны — не тот народ, чтобы жить слипшейся кучей, словно муравьи.
Аттила медленно кивал.
— Пастбища, которые еще лучше, чем эти, ждут нас на западе.
Вожди посмотрели на кагана.
— На берегах римского Дуная есть местечко в области, называемой высокомерными людьми Транспаннонией возле реки Тиса. Хунгвар.
— Наш народ уже давно, еще в моей молодости, пас там лошадей, — послышался голос Чаната из другого конца шатра. — Давным-давно, когда мы были Риму союзниками, во времена Ульдина. Когда мы сражались против заклятых врагов, германских племен Радегаста, и разбили их наголову на равнинах Италии.