Ярость накипала, и стоявшие поближе к Аттиле чувствовали ее так же, как видели над собой темное, мрачное небо, готовое разорваться на мелкие кусочки.
— Кто определил границы этой хваленой империи, которую вы так панически боитесь? Тот, кто сотворил землю? Он определил, границы, как заявляют высокомерные и нечестивые римляне? Нет!
Большой кулак Аттилы с таким грохотом опустился на крышку ящика, что все подумали, как бы тот не раскололся из-за удара этого молота. Голос стал оглушительно громким, и казалось, даже стены палаток вокруг совета задрожали от ярости невероятной силы. Уши закладывало, словно гром и тьма взывали откуда-то из недр. Воины слушали, охваченные благоговейным страхом, вжавшись в сиденья. Толпа сзади стояла, будто завороженная. Аттила ходил между гуннами, бросая пронзительные взгляды, проникающие до самых глубин их трепещущих сердец. Объятый гневом и обладающий огромной силой, каган походил на льва, вырвавшегося из клетки. Словно кто-то подкинул факел в гигантский костер в центре круга, а теперь вспыхнуло пламя, которое грозило всех обжечь, а потом поглотить полностью.
— Кто постановил, что народ гуннов не должен бродить по земле, как им хочется? Кто запретил странствовать? Кто определил границы, где нам можно пасти лошадей? Кто поставил преграды? Тот, кто сотворил землю? Нет!
И снова могучий кулак с грохотом опустился на крышку ящика.
— Астур, прародитель всего сущего, создавший землю, дал ее нам и остальным людям, одинаковым между собой, равным под справедливым и сотворенным богом солнцем, поскольку он наделил нас душой, вдохнул жизнь, научил дышать и подарил свободу, чтобы мы могли странствовать всю жизнь по бескрайним равнинам. Астур не устанавливал никаких преград! Он не издавал ничтожных законов, не велел платить дань, не строил переправ через реку, платных дорог, не утверждал пошлины или налоги для ленивых бездельников в безукоризненно-белых одеждах, устроившихся в прекрасных дворцах. Астур сделал нас свободными, как и всех остальных людей. Он не придумывал никаких цепей для нас — своих детей. Не восторгался безжизненными римскими законами, спорами сенаторов и жалкими придворными указами. Я видел этих римлян собственными глазами и хочу, чтобы и вы это запомнили. Моему ясному и четкому детскому взору представали презренные пигмеи того города. Я чувствовал тошнотворный запах зловонных улиц. Как вы смеете смешивать помпезные объявления в римских придворных судах, бумажные законопроекты и налоговые сборы с волей бессмертных богов! Как вы смеете?! Я видел их сундуки и то, как дают взятки золотом, братья мои!
Аттила изо всех сил пнул ящик ногой. Железная крышка открылась, и все заметили, что он полон тускло поблескивавших монет. Аттила бросил пронзительный взгляд на Бледу, и тот отвернулся.
— Вот где их сила!
Каган снова захлопнул крышку.
— Я знаю все, все! Продажность Руги, заговор с убийством Мундзука, моего отца, это вы знаете. Вы все знаете! И я тоже знаю правду. Вы можете не признавать вину, но тогда забудьте о ней! Вы думаете: разве я не ненавижу свой народ? Не презираю за трусость и бездеятельность? Где те славные битвы и триумфальные победы гуннов за последние три десятка лет, когда я был в долгом и мучительном изгнании, трудясь и страдая в пустыне? Но нет, я не презираю их. Я люблю свой народ, как каган должен его любить, если он решительно встал во главе государства. И я прославлю людей, ведь они достойны этого. Они — дикие всадники равнин, которые нападут на Рим, словно волки на овчарню.
Голос его стал еще громче и сильнее. Раскатистый гром эхом отдавался в голове у каждого воина. Внезапно Аттила сделал шаг вперед, схватил одной крепкой рукой старого Куридача за горло и встряхнул его. Остальные были поражены, но, беспомощные, не двинулись с мест. Даже если бы каган свернул шею вождю и сорвал тому голову с плеч, и тогда (казалось, что неистовствующий безумец способен на это) никто бы не пошевелился. Он прежде уже убивал людей голыми руками. Теперь Аттила тряс Куридача, словно кучу тряпок, словно старую шкуру, покуда лилась речь безудержным потоком. А потом бросил на стул и отвернулся, по-прежнему непрерывно воодушевляя всех своими мрачными словами. Не убеждая умными высказываниями, а покоряя точными риторическими замечаниями, с почти священным гневом при виде их глупости, малодушии и невежественности.
Соглашались ли гунны с Аттилой в уме, но на сердце становилось светло и радостно после призывов верховного вождя. Они подчинятся требованиям своего полководца. И не смогут сделать ничего иного, как последовать за этим неукротимым человеком, беспомощные, как пшеничные плевелы, увлекаемые порывами ветра.